Тридцать три. Части 27—28

странной семейкой. Но боюсь, что для молодого самца я буду не желанным гостем.

Зная, где живёт Нина — цветочница, зоофилка, но больше делить женщин с собакой я не хочу.

Другие адреса смутные и в чужом городе не досягаемые.

Вернуться на растерзание в гостиницу? — Надоели.

Так я шел по аллеям, наблюдая за молодыми мамочками, играющими со своими чадами и почти ни разу не увидел отца, занятого своим ребёнком. Вот помню... Да, но это был не мой отец. Что-то стало грустно. Я сел на скамью, на солнце, которое начало пригревать, и кажется даже задремал.

Рыхлый, но увесистый и колючий снежок угодил мне в глаз. От неожиданности я подскочил, пытаясь встать, но пятки скользнули по наледи и упал на задницу, больно ударившись копчиком о какой-то ледяной нарост. Я вспомнил все известные мне матерные тирады, но постеснялся их выговорить в окружении нескольких виноватых детских рожиц.

— Это он. — Показала высокая худая девочка пальцем на пацана с сопливым носом и сбитой на бак шапке-ушанке.

— Я не специально. Просто промахнулся.

— Ябедничать не хорошо. Он бы и сам всё рассказал. Правда? — Я поправил парню шапку. — Нос вытри, а то девчонки любить не будут.

— Да зачем они вообще нужны? Я правда не в вас бросал, но снежок рассыпался и полетел в вас. Больно?

— Глаз не больно, а вот попу, когда упал, отшиб.

К нам бежало сразу несколько разновозрастных женщин, что-то квохтая на ходу.

— Это вы чего к детям пристаёте!? Педик несчастный! — налетела на меня клуше-подобная женщина, размахивая пакетом и норовя попасть мне в лицо.

— Ба! Ба! Не надо! Это мы в него снежком попали. Вон глаз какой. А он даже не ругался.

Женщина пыхтела и зло меня разглядывала.

— Ходют здесь всякие! Детям поиграть негде!

— Ну что ты на мужика набросилась? Видела я всё. И никого он не трогал. Ой! Да у вас кровь!

Я потянулся было к ушибленному глазу, но молодая симпатичная женщина остановила мою руку и достав из сумочки косметичку обработала мне глаз тампоном для снятия макияжа.

— До свадьбы заживёт! У моей мамы рука лёгкая! — объявила девочка-ябеда.

— Подумаешь! А у моей мамы — тяжёлая, правда, ба? — Подал голос сопливый.

— Спасибо. Всё в порядке. Мне пора. — Я отряхнулся и пошел в сторону гостиницы. Ноги у меня замёрзли, под глазом саднило и ныл не только копчик, но и «пердячая косточка» — так мы её называли в детстве, поэтому я слегка прихрамывал. Такой букет негатива зажёг во мне не злость на всё и вся, жгучую жалость к себе, у меня даже в глазах защипало. Захотелось чтобы тебя пожалели, погладили по голове, как мать или бабка в детстве. Как та женщина, что вытирала мне кровь на ссадине. Я невольно оглянулся. Как будто только этого и дожидаясь девочка-ябеда бросилась бежать в мою сторону.

— Дяденька! Дяденька! Подождите!

Я остановился. Она немного не добежала и упала. На сей раз уже мне пришлось бежать к ней, и я