Осенняя ночь

бандита. Затем, прекратила все попытки освободиться и заплакала. В голос. Как ребенок. Я рванулся с места, уже мало что соображая. Обижают мою маленькую женушку! Мой рассудительный ум отключился напрочь... А затем отключилось и тело... Очнулся я от дикой боли в затылке. Умеют бить! Да и как не уметь, когда это их работа?! С трудом поднял голову. Перед глазами были чьи-то кроссовки. Размер сорок четвертый! Не меньше! Ленка исчезла.

— Лежи, лежи, фрайерок, отдыхай, — Генерал поднялся и с хрустом потянулся.

— Шеф! — донеслось из палатки, — мы ждем, она готова!

Ленивым движением вожак скинул куртку и джинсы. Трусы не топорщились. Он был усталым и больным человеком. Из палатки слышалась возня, всхлипывания, идиотский смех... Генерал согнувшись, заполз внутрь.

— Давай, шеф... по старшинству... Да лежи ты, сука...

Голова у меня гудела, как непомерно раздувшийся колокол. Костер перед глазами плыл.

— Нет! Ну на надо! — это Ленка... Просит... О чем их просить?!

Я со стоном уронил голову на траву. Из палатки послышалось тяжелое, надсадное дыхание. Все... Вот о все... Они уже... Они ее... они ее там, в палатке... вдвоем... или втроем? Какая разница?... Они все пройдутся по ней не по одному разу!... По моей маленькой, хрупкой женушке... Сколько половых актов может выдержать женщина? Отчего умирают во время массового изнасилования? От перенапряжения нервной системы? Или от чего-то еще? В палатке захрипели. Очевидно, Генерал... Это он — что? Кончил? Вероятно... С шумом и облегчением главарь выдохнул отравленный застарелым туберкулезом воздух. Стало тихо. Только слышались Ленкины всхлипывания. С ней мы в опасные дни пользовались презервативами... Она вообще любила резинки... Однажды, случайно заглянув в ее сумочку, я заметил пустую обертку... А тут... Какой у нее сегодня день? Опасный? С десятого по шестнадцатый, считая от первого дня... Вожак выполз из палатки и расслабленно сел у костра. Я, с трудом подняв голову, глянул в его волчьи глаза. Он кивнул. Затем ухмыльнулся и закурил Беломор. Именно эти забористые папиросы... Выдохнул в мою сторону и я вспомнил, что так всегда пахло в сторожки у дяди Феди. Я тогда подрабатывал на стройке...

— Ну давай... ножки... — прохрипел оставшийся в палатке бандит и по моим щекам потекли слезы.

— Выше! Выше!... — сквозь сжатые зубы командовал насильник.

Она — что? Подчиняется ему и послушно поднимает ноги? Нет, нет... конечно нет... о чем это я?... Сдавленный, надсадный вой донесся из палатки и через минуту выполз потный и блестящий в свете костра бандит. Сел, раскинув ноги. Его опавший член бессильно свисал, касаясь травы. Четверо других торопливо срывали с себя одежду. Двое нырнули в палатку, двое других остались снаружи, ежась от ночной прохлады.

— Ну... нет... пожалуйста... — донесся приглушенный голос Ленки.

Затем, звук пощечины. Это — ей? Это они, твари, ее бьют?! Женские рыдания и непрерывный сладострастный стон-рычание, совокупляющегося медведя. С каждым разом, с каждым толчком все громче! Ему приятно!... А ей, наверное, больно... Вспомнилось, как она отстранялась, когда я слишком уж расходился