потому что у него не хватало смелости сказать ей то, что он хотел, и это расстраивало его еще больше. Порывисто обхватив ее за талию, он как кукла потерся о нее, вызвав у Маргарет сильнейшее смятение чувств, поскольку его орудие заскользило вверх и вниз по ее животу так явно, подавая ей такой сигнал, который не нуждался в переводе.
— Х... Х... Хью..! — выдавила она из себя, и хотя это был всего лишь полувздох-полувсхлип, он убедил ее сына, что сила ее желания в этот момент была не меньше, чем его собственная.
— Мама! — произнес Хью одновременно льстивым, страстным и нетерпеливым тоном. Его руки обхватили вздымающиеся полушария ее ягодиц, которые он нашел сквозь шелковую ткань такими возбуждающими. Его пальцы впились в упругие полумесяцы, заставив задраться ночную рубашку, а его восставший член уперся в ее обнаженное бедро.
Охваченная желанием и в то же время приказывая себе остановиться, Маргарет, защищаясь, скользнула рукой промеж их тел и сжала его твердый как камень ствол, заставив Хью застонать от восторга и попробовать потереться в ее ладони.
— Нет, Хью! Нет, дорогой, мы должны прекратить это!
— Мама, пожалуйста, дай мне ее поцеловать!!!
— Что? Что поцеловать? — задыхаясь, спросила Маргарет, стараясь изо всех сил не ласкать рукой его пульсирующий и рвущийся вперед инструмент.
— Пожалуйста, твою штучку... ну, эту... ты знаешь... ту, что между...
— Хью, нет!!! О боже мой, нет!!! Вспомни, кто я!!! Такого не может быть!!! Никогда! — воскликнула его мама, которая, казалось, на мгновение забыла о том, за что сама так крепко держалась. Было ли это страхом перед каким-то неуместным помешательством, заставлявшим чувствовать себя сейчас еще более виноватой, чем в тот момент, когда она играла со своими племянниками, или же она действительно сопротивлялась своим собственным похотливым желаниям, — она не была уверена в своих чувствах. В промежутке между этими двумя мыслями она высвободила пальцы, отпустив многообещающий орган своего сына и быстро скатилась с кровати, чтобы ускользнуть к двери в ночной рубашке, задранной до середины бедер.
— Нет, Хью, нет, нельзя... ты... ты... похотливый, развратный мальчишка... ты не должен... не должен никогда, слышишь?
Однако ее дикий взгляд выдал ее с головой, хотя он и был сокрыт от сына полумраком спальни, а после она исчезла. Вернувшись в свою спальню и бросившись на кровать, она перекатилась на спину, и, раздвинув широко ноги и подтянув колени, начала мечтательно, страстно теребить свою влажную и жаждущую щелку, в то время как несчастный Хью остался лежать в такой же позе, самозабвенно дергая бедрами и путаясь в лабиринте экстатических грез, пока его горячая сперма не взметнулась в воздух и не растеклась лужицами на простыне между его ног.