Тридцать три. Часть 22

ещё скажи — за свободу нравов.

— Нет, это совсем другое. Я говорю о некотором расслаблении, что ли.

— То есть ты хочешь распоясаться? — издевалась, острая на язык, Марья. — Или ты этого ждёшь от меня?

— Я что? Я ничего. Я хотел, чтобы тебе было просто и уютно. А ты — бесстыдство, распоясался!

— Ладно! Шучу я, шучу! Давайте.

Выпили.

— Мне с вами и так легко и спокойно, а то бы я пришла к вам полуголая.

— Ну, коль ты такая смелая, дай потрогать твой животик. Ребятёнок стучится?

— Стучится. Ещё и как. И ворочается. Вот — вот! Опять полез.

Она обтянула живот тканью халата, и стало видно, как по натянутой поверхности перемещается бугорок.

— Это она ручкой упирается.

— Откуда ты знаешь, что это именно она, а не он?

— УЗИ показало. Но я и без этого знала, что будет девочка. — Она как-то сникла. Глаза заблестели накатившей слезой.

— Ты чего?

— Да ни чего. Просто муж, как узнал, что будет девочка, перестал со мной говорить, как будто это я виновата, что понесла от него не сына. Дурак! Ой! как сильно стучится. Можно я прилягу?

Она неуклюже легла на кровать и успокоено растянулась. Шелк халата соскользнул ног, открыв стройные ноги до трусиков. Налитые груди будущей матери развалились по бокам и оттопырили ткань сосками. Она снова поморщилась, и бугорок пробежался по животу. Рука сама потянулась к её животу и накрыла беспокойную выпуклость. Мне в ладонь, сквозь тело матери и тонкую ткань стучался ребятёнок. Сердце как-то странно сжалось, а горло перехватил спазм, выдавивший из моих бесстыжих глаз слезу умиления. Я чувствовал её движение, как будто маленькая ручка или ножка упиралась в мою ладонь. Я сместил руку к выпирающему пупку женщины. Ручонка, я почему-то был в этом уверен, пошарила по сторонам, нашла мою ладонь и успокоилась.

— Ты ей понравился. Чувствуешь, как она успокаивается под твоей рукой.

— Дай я тоже попробую. Может со мной ей будет еще лучше. — Обиженно возмутился Макс, и его широченная ладонь накрыла почти весь живот.

— Слушай, она натурально дерётся! Во, наколачивает!

— Ты своей лапищей, наверное, придавил её, вот она и возмущается. — Я столкнул его руку и положил свою.

— Странно, но ребёнок затих.

Я приложил к животу ухо, но разобраться в какофонии звуков не смог. Тут что-то урчало, что-то билось, что-то ворочалось, да еще мешал и шелест шелка. Я бесцеремонно стянул шелк с живота и снова припал к нему, приставляя ухо то к одному, то к другому месту. Марья лежала, не шевелясь и ничему не сопротивлялась. Я отодвинул ухо от живота и поцеловал её в пупок, выдавленный наружу, зреющим плодом.

— Дурашка! — как-то нежно произнесла она и запустила пальцы мне в волосы. Я, восприняв это как одобрение, и продолжил пощипывать губами натянутую кожу её живота. Добрался до верхней кромки живота и отодвинул полу халата, прикрывающую сосок.

— Это вы за такое распоясывание поднимали тост? — она как-то лениво попыталась прикрыть грудь,