водрузил их обратно, медленно засунув их до самого конца. Проделав этот несколько раз, я тщательно смазал её лоно, полностью осознавая, что готовлю свою мать для приема моего члена.
— Майкл... — жалобно всхлипнула уже в который раз моя мамочка, — я же твоя мама... А, как же Марк!
— Мама... , — передразнил я её тон, — а как же твой сын? Тоже тебе не чужой...
Не знаю, что уязвило меня в её словах. Но я опять почувствовал укол раздражения. Резко выдернув пальцы из матери, я смачно наотмашь, шлёпнул её по ягодице, так что она вскрикнула от боли.
Я отпустил её руки и опять сжав в кулаке её волосы, дёрнул её голову к себе, заставил сильно прогнуться в пояснице назад:
— Марк, говоришь, — недовольно пробормотал я, — с Марком я боролся, чтобы ты была со мной... Или ты забыла? Не смей меня, укорять, слышишь? Я очень люблю тебя, мама! И я люблю Марка... Но мама... Не смей говорить со мной о стыде и морали. Уж не тебе и Марку учить меня морали! Я знаю, что поступаю плохо! Знаю! Знаю! Но... Но... Я хочу тебя! Это сильнее меня!
Это вырвалось у меня, само собой. На одном дыхании. Гнев и обида, то что я сам от себя прятал где-то глубоко-глубоко внутри, теперь выплеснулось одним порывом.
Я ещё раз больно рванул её за волосы:
— И в отличие от Марка, мама! — грозно выдохнул я ей в самое ухо, — я никогда-никогда никому тебя не отдам, ты поняла, меня?! Никаким троллям! И никаким другим уродам! Никому! Потому, что ты МОЯ мама! Моя!
Ей было больно, но она торопливо и испуганно мелко закивала головой, насколько позволяла моя рука, державшая ей волосы в плену мёртвой хваткой.
Из меня так и хлынуло. Да, эта женщина могла принадлежать только Марку. И я ничего не имел против этого. Но мириться с тем, что ей обладает кто-то ещё? Только сейчас я врубился, как махровая дремучая ревность полыхает внутри меня. Ревность и какая-то самая настоящая детская обида!
— Ты слышишь меня, мать?!, — рычу я ей в темноте, — никаких, млять, троллей! Слышишь!?
Я рывком сорвал рванул вниз с себя трусы, — мой вставший член мгновенно вытянулся каменной несгибаемой мачтой во весь свой рост.
— У тебя есть я! — я сжал член у самого основания и словно булавой, шлёпнул им по женской ягодице...
Мама только каждый раз вздрагивала всем телом и громко всхлипывала, даже не делая попыток к сопротивлению.
Впрочем, когда, всё также, словно копьё наперевес, сжимая огромный негнущийся член в кулаке я упёрся им в её киску, мама, будто встрепенувшись от шока, приняла последнюю самую отчаянную яростную попытку предотвратить неизбежное, буквально взбеленившись.
Но я снова удержал её, мою спесивую ретивую лошадку, упорно не желавшую принять неизбежное.
— Майкл... , — вдруг выдохнула она, — только не в киску... Пожалуйста... Я умоляю тебя... Это... Это... Неправильно...
Я колебался не больше пары секунд. В этом я не мог перечить своей маме.