Границы дозволенного

не видел, как я живу, ты успел, кажет-ся, разглядеть только палас! — говорила она с плутовской улыбкой, беря его за руку и увлекая за собой. Но ты сам виноват, нужно как-то научиться сдерживать такой темперамент, а не то ведь сгоришь до срока: у тебя ведь и язвенная болезнь от сильных страстей. Но с другой стороны, именно это лично мне в тебе очень нравится! — договорила она с чувством и пошла на кухню.

Действительно, Николай сейчас будто впервые входил в комнату, а ведь он пробыл в ней не менее часа.

— Можно, я начну осмотр с туалета? — Николай начинал обретать некоторую уверенность, польщенный ее словами о темпераменте и ободренный тоном, которым говорились эти слова.

Из туалета он вышел уже совсем обретшим себя человеком. Теперь он мог внимательно осмотреть комнату. В ней не было ничего особенного. Какая-то иностранная стенка с темной матовой поверхностью у правой от входа стены, журнальный столик около дивана, стоящего впритык к левой стене, почти сплошь увешанной книжными полками. Два кресла по бокам от входа в комнату. Возле одного из них как раз и происходили утренние события.

Единственное, на что можно было обратить внимание, не считая идеального порядка во всем и чистоты, это репродукция врубелевского «Демона», висящая над диваном.

Николай остановился перед «Демоном», пытаясь понять причины, по которым хозяйка квартиры предпочла именно эту репродукцию. Так ничего и не поняв, он отошел от репродукции. Была еще одна комната, ее спальня, куда он войти не посмел, справедливо полагая, что для этого необходимо специальное разрешение. В глубине души он очень рассчитывал на такое приглашение.

В нише стенки стоял телевизор «Рубин», в другой нише — магнитофон. Николай нажал на пуск, и совершенно неожиданно для него зазвучал вальс Шопена № 10 си бемоль минор. В комнату из кухни вошла Майя Михайловна.

— Кажется, ты вполне освоился? Совсем недурно для первого раза! Шопена слушаешь... — произнесла она. — Сейчас мы будем ужинать, ты не возражаешь?

Нет, он совсем не возражал против ужина. Ему, конечно же, было приятней ужинать в ее обществе, нежели в обществе товарищей по палате, хотя он ничего не имел и против них.

— Майя Михайловна...

— Зови меня «Майя»: мне нравится мое имя, не обремененное никаким балластом, и еще мне нравится, когда мне говорят «Вы». А тебе я буду говорить «ты». Согласись, в этом есть для нас обоих некоторое удовольствие, ведь ты — мой пациент, а пациенты — мои дети: наивные и доверчивые, — она улыбнулась своей удивительной улыбкой, исключающей всякие возражения, — ты ведь думаешь так же, мой хороший?

— Да, моя повелительница, я с рождения думал точно так же!

— Ну вот, совсем другое дело, таким ты мне нравишься более всего. Понимаешь, тебе не хватает как раз вот этой дурашливости, ты весь какой-то... стиснутый, что ли, будто у тебя мозоли на обеих ногах, и ты не знаешь, какой ногой ступить. Ты будто ежесекундно решаешь проблему: любить, или не любить, я же