Границы дозволенного

он вернулся с наполненной вазой, она уже сидела в глубоком кресле, а на полу перед ней лежал маникюрный набор. Он опустил ...цветы в вазу и в сильном волнении встал перед ней, не зная, что она от него хочет.

— Ну же, иди скорей сюда! — позвала она, — вот все, что нам надо для приве-дения в порядок моих ног, а я тем временем займусь лицом. Она открыла футляр с румянами и взяла в руку кисточку.

— Ну, что же ты, приступай скорее!

— У м-меня м-может не получиться... — произнес он заикаясь.

— Нет, нет, обязательно получится, не хуже, чем у меня, ведь тобой будет ру-ководить вдохновение! Ну, я же жду!

Николай опустился на колени и сел на пятки. «Что же тут делать? — недоуме-вал он, — ведь и так все прекрасно. «Лучшее — враг хорошему». Боже, какие пальчики!».

Он робко коснулся ее ноги. Она тут же, как по сигналу, приподняла ногу и поставила ему на бедро.

— Наверное, так будет удобней? — она лучисто улыбалась.

«Ну, что же ты, смотри, смотри внимательно, неужели ты сегодня не видишь, что видел тогда? — заклинала она. — Ну, посмотри, какие изящные пальчики, какие безупречные ногти!...» — она не сводила с него своих прекрасных глаз.

Но поощрять его было излишним. Он уже и сам, аккуратно водя алмазным напильником по кромке ногтей, вбирал глазами в себя всю «условную», как сказал Поэт, красоту этих чудных ног. Подправляя крошечной лопаткой лунки ногтей, Николай переводил взгляд с одного пальчика на другой, а затем, на всю стопу, изумляясь этому чуду. Не в силах более сдерживаться, он со всей нерастраченной страстью припал губами к этим стопам, поочередно осыпая их поцелуями.

— Ой, щекотно, щекотно же! — Майя Михайловна со смехом отнимала у него ноги, а он в бешеном экстазе ловил их и целовал. — Ты съешь весь лак с ногтей!

Продолжая смеяться, она изловчилась и, оттолкнув его обеими ногами сразу, подобрала их в кресло, усевшись в позу «лотоса».

— Я не могу больше так!... Я вас люблю! — простонал он, снова подбираясь на коленях к креслу.

— Ну что ты, мой мальчик, можешь, можешь и даже очень можешь, и будешь! Вопреки мучительным и бессильным потугам противиться своей страсти ты будешь безропотно сносить все, что я захочу с тобой сотворить, еще как будешь: с готовностью, со слезами восторга, и будешь страдать и проклинать себя за малодушие, но вновь и вновь будешь покорно, как собачонка, ползти ко мне, чтобы реализовать свою потребность обожать прекрасную женщину, и будешь столько, сколько я захочу. Ты и представить себе не в состоянии, как сладостно пытать мужчину любовью, его же собственной страстью. И пытка эта тем для него невыносимей, чем сильнее его страсть! О, это неописуемое ощущение, не сравнимое ни с каким иным!... В такие моменты я испытываю двойное блаженство, ведь одновременно чувствую и все, происходящее со мной, и все, что происходит в тебе, ведь ты на меня выплескиваешь море чувств. И