Разрушение идеала

раз... Потому, что мы нашли общий язык с её потаённым «Я» и сумели с ним договориться. Теперь найти эти интересы ещё проще.

Большаков произнёс пересохшим от волнения горлом:

— Докажи...

— Если я правильно понял, Елену Павловну можно шалавить? — быстро спросил «Я».

— Только не налегай сразу. Как-нибудь постепенно... Всё-таки, она мне, ещё, не безразлична...

— Несчастный! — воскликнул «Борис». — Ты губишь, что хотел спасти!

Большаком упрямо мотнул головой:

— У него ничего не получиться! — и открыл входную дверь библиотеки.

...

Солнце заглянуло в окна помещения и растеклось по залу весёлым золотисто-топазовым сиянием.

Елена Павловна готовилась к «сеансу» (так она теперь ЭТО называла), совершала подготовительные действия продуманно и по-деловому.

Задвинула шторы обеих окон, защёлкнула язычок накладного замка входной двери. Если, вдруг, кто-то нагрянет и удивиться запертой двери, можно будет сослаться на неудачную конструкцию замка, что срабатывает автоматически, всякий раз при захлопывании створки.

Готовил возможное алиби и её партнёр. Загружал у входа в зал рабочий стол предметами необходимыми для ведения художественных работ: кистями, красками, ручками с плакатными перьями, устанавливал недописанный планшет. Всё это могла бы, в считанные секунды, имитировать прерванный труд оформителя.

После маскировочных действий Большаков и Калинина шли за стеллажи, где, в тени задёрнутых штор, стоял большой канцелярский стол. Солдат снимал ремень, вешал его на перекладину ближайшего стеллажа, и ждал, когда Елена Павловна расстегнёт ширинку его галифе, достанет взбугрившегося «Малыша» и начет делать минет.

Даже без помощи женских губ член уже стоял стальным колом, но жене капитана надо было разогреть себя, почувствовать, что она тоже потекла и готова совокупляться.

Следовал минет, женщина ложилась на стол и раздвинула ноги.

Никаких других ласк, никаких слов о любви. Как в больничной палате. Он — донор. Она — пациентка. Поехали!

Начиналась неспешная миссионерская ебля.

Калинина отдавалась не вся. Она не позволяла себя целовать, мять ягодицы, касаться спрятанных под лифчиком грудей. Сохраняла эти участки тела для мужа.

Условия «ритуала» были оговорены Еленой Павловной уже на втором свидании с «Малышом», и выполнялись партнёром без нарушений. Обе стороны действовали, почти, механически. Он лежал на ней и двигался по влагалищу сверху вниз. Туда и обратно.

Она, прижимала ёбаря ногами и короткими толчками, подмахивала снизу вверх.

Постепенно, от мысли, что ебётся с посторонним мужчиной, приводили женщину к оргазму.

Охнув от приятных ощущений, Елена Павловна затихала (Большаков не останавливался), и начинала сомневаться «Правильно ли она поступает?...»

— Мне так стыдно... — говорила она запыхавшемуся Большакову. — Ты, даже не представляешь, как это скверно чувствовать себя шлюхой!..

Отталкивала солдата с себя, прикрывала подолом платья влажную промежность и смотрела куда-то в сторону стеллажа, где висел ремень. — В пору удавиться...

Большаков, не пряча торчащего члена, стоял и смотрел в лицо любимой. И думал: «Как возможно, что бы такой прелестный ротик мог обсасывать хуй, побывавший в жопе?!»

— Жить с мыслью, что изменяешь мужу, невыносимо!... — капитанша, продолжая смотреть в сторону ремня.

«Отстегать её, что ли? — думал Большаков. — По попе!»

— Ты успел?

— Ещё нет.

— Тогда давай снова...

...

Почувствовав, что её матку, наконец, наполнили сперматозоидами, Елена Павловна, «чтобы сразу