Приближение к цели

и подозвала детей. Те, покорно засеменили к мамочке.

— Вот что ещё, подруга! — сказала она, проверив, в порядке ли одежда у близнецов. — Сегодня я твои романтические приключения клещами вытягивала. Так не поёдёт. Напиши-ка мне литературным языком об этом сама. Страничек — пять, шесть. Можно и больше. В стиле небольшого рассказа или новеллы. Имена можешь придумать, или не указывать. Почитаю этот опус на досуге. Пофантазирую... — и, заметив, как в небесных глазах Елены Павловны блеснули вопросы, протестующе подняла руку в лайковой перчатке: — Не о том подумала, подруга! Твоя история натолкнула меня на мысль сочинить книгу для женской аудитории, с сюжетом на грани фола... Времени у меня для этого, пока, хватает. Авось, получится!... В Москве есть знакомый издатель. Он такие вещи обожает...

Нина Павловна весело рассмеялась: — Надо же, как-то в столичную богему возвращаться!

Потом посерьезнела: — И ты мне в этом поможешь. Подправишь, отредактируешь... Первым читателем будешь! Но, чур! Знаем только мы с тобой! Для остальных — секрет!..

...

Подполковник Поляков отнёсся к предложению жены о создании небольшого балетного спектакля с пониманием.

— Идея хорошая. Эстетическое воспитание советских воинов не противоречит политическим задачам партии и правительства, — сказал он привычным шаблоном, то ли забыв, что сидит за кухонным столом, а не в президиуме собрания, то ли с преднамеренным сарказмом. Но бросил взгляд на стоящую рядом жену, спохватился и, шутя, поднял руки: — Шучу, шучу. Не лезь в бутылку. Идея, действительно, замечательная. Ты — талантливый хореограф и, я уверен, сделаешь, всё в лучшем виде.

— Прежде всего, я — балерина! А хореограф — поневоле, — сказала Бестужева.

— Конечно, конечно, — торопливо согласился Поляков и отложил ложку. — Так в чём тебе я должен помочь?

— Надо сделать оформление сценического пространства. Установить декорацию, нарисовать задник, кулисы. По возможности, занавес.

— Только-то всёго?

Нина Георгиевна уловила в голосе мужа плохо скрытую иронию.

— Это максимум, — сказала она. — Для первого раза, хотя бы, нарисовать задник.

— Из чего он делается?

— Из натуральной или синтетической ткани, тюля, сетки...

— Маскировочная сетка годиться?

— Шутишь? На заднике должно быть изображено озеро и лунная ночь. Что бы такое нарисовать, надо иметь светлую материю.

— На всю сцену? Ого! Это, примерно, квадратов шестьдесят... Тридцать простыней.

— Простыни?

— Они же белые и прочные. Если новые. Можно будет списать, как бэушные. Это решим. Что ещё?

— Марля, крахмал для юбочек...

— Мелочь! Краски, какие?

— Надо с художником посоветоваться.

— А художник кто?

— Я думала, ты посоветуешь.

— Я? У меня же воинская часть, а не художественное училище... — подполковник Поляков на минуту задумался.

Отщипнул от краюхи кусочек хлеба, помешал вермишелевый супчик на милом его желудку курином бульоне, прикинул в уме варианты.

Нина Георгиевна смотрела на дорогое сердцу лицо, и ждала ответа.

— Вспомнил! — лик подполковника прояснился. — В роте капитана Калинина есть неплохой богомаз. Представляешь, он за месяц в одиночку успел оформить Ленинскую комнату и гарнизонную библиотеку! Не просто написал планшетики, а размалевал стены, точно картины. И очень прилично. Как же его фамилия?..

— Большаков, — сказала Нина Георгиевна отрешённым голосом.

—