Нетривиальные похождения Робина Гуда. Глава 3: Из огня да в полымя

и ни намёка на трусики.

Свои трусики мама почему-то сжимала в ладони. Халатик болтается на плече.

Взъерошенная, помятая, раскрасневшаяся... и без слов понятно, что эту женщину только что хорошенько отымели... От такого зрелища у меня пересохло во рту и бешено колотилось сердце. Забыв все, я только пялился во все глаза на практически голую мать.

Мама даже не взглянула на меня, не отчитала, что я тут получается подслушиваю. А только лишь презрительно хмыкнула и поплыла в сторону ванной, снова оставив после себя облачко дорогих духов.

Я замер, уязвлённый тем, что меня по сути застукали с поличным за очередным весьма некрасивым поступком.

В чувство меня привёл только раскатистый храп Марка. Невольно губы тронула улыбка. Ну... Когда Марк спал, об этом знал весь дом. Старая семейная поговорка.

Но потом мои мысли снова вернули меня обратно в мою бездну отчаяния и тоски. Я даже выругался. На душе заскребли кошки. То самое противное чувство вины потихоньку покусывало за душу.

В ванной журчала вода. Я и сам не понял, как именно я оказался перед дверью в ванные комнаты.

Бесшумно отворил высокую дверь в ванную, я почему-то так же неслышно просочился внутрь. По-прежнему шумела стиралка, мама, накинув на плечи банный халат, что-то старательно полоскала в ванне. Её чёрные длинные волосы, видимо, чтобы не лезли в глаза, уже были сноровисто перехвачены резинкой. А я вдруг удивился... Что это за внутренний каприз? Моя мама что-то стирает вручную? Человек, который едва ли не маниакально относится к собственному маникюру и тщательно лелеемой коже рук? Я даже что-то вдруг не удержался и улыбнулся эдакому виду — вот она, работящая, домовитая хозяйка, вот хлопочет себе дома по хозяйству.

Ну, в том плане, что прибираться и готовить к нам три раза в неделю приходила прислуга. У мамы с её жёстким графиком ни сил, ни времени на приборку, готовку и глажку решительно никогда не оставалось. Она и стирку-то устраивала лишь иногда, опять-таки только вот поддавшись тому самому пресловутому внутреннему капризу.

Она видимо, всё-таки меня почувствовала.

— Майкл, ты же видишь, ванная комната занята — громко, нарочито отчётливым тоном, едва ли не предупредительно-ласково сказала она, не оборачиваясь, — если тебя не затруднит...

«Если тебя не затруднит»... Не передать каким тоном это было сказано... Хе! Наверное, так же ядовито-ласково шепчет Чёрная вдова за секунду до того, как ужалить и сожрать свою обездвиженную, но ещё живую трепыхающуюся жертву.

— Да, да, мама... — сказал я самым добрым тоном, на какой только был способен.

Я замер, с трудом ворочая от волнения языком:

— Мама... , — наконец промямлил я, — мама... Нам нужно поговорить...

Мама ничего на это не ответила. Только нарочито недоверчиво фыркнула. Мол, не о чем нам говорить, — всё и без слов понятно и слова тут не помогут. И, каким-то неведомым образом дав понять, что аудиенция закончена, еще энергичнее заработала локтями. Чёрный длинный прямо-таки девчачий хвостик, перехваченный резинкой, весело подпрыгивал на спине.

Я остался стоять у двери и молча глядел