— Настюх! А помнишь, мы в зоопарк ходили, и ты от тигра пряталась у меня за попой, а? Попа-то у меня всегда широкая была, тигру и не видно... А помнишь, я тебя подкидывал? Как ракету, вот так — вжух, вжух!... Как же время летит, с ума сойти... Сколько тебе уже?
— Огого сколько, — ответил Настин папа, потому что Настя молчала, яростно вытирая тарелки. — Совершеннолетнее уже оно, понимаешь? Студентка...
— ... космомолка, спортсменка... И просто красавица! — продолжал дядя Толя, широко улыбаясь.
Настя грюкнула тарелками и выбежала из кухни.
Мужчины переглянулись.
— Чего это она?
— Та... не обращай внимания. Переходной возраст. Считает, что она урод. Настяяя!..
— Ну, это она зря. Конечно, не окуклилась еще, не поспела, но... Ничего, все впереди.
— Вот и скажи ей. Может, хоть тебя послушает. Нааасть!..
— А что думаешь? Скажу. Скажу-скажу-скажу... — дядя Толя высунул голову из кухонной двери. — Настюх! Ну слушай, это уже свинство. Я, между прочим, десять лет тебя не видел. Соскучился... А ну давай чеши сюда!
Через пять минут все трое обедали за столом, выставленным по такому случаю на середину кухни.
— ... Вот так и существую. Жив, здоров и, как видишь, даже вполне упитан, — говорил дядя Толя, глядя на Настю.
Та пялилась в тарелку, наклонив голову.
— Ну, а бизнес твой? Неужели всё? — спрашивал Настин отец.
— А что бизнес? Бизнес-шмизнес... Все тлен и суета, как говорили древние. Вот ты у меня есть, старый мой кореш, дай Бог тебе здоровья... Настюха, бука такая... Полюбуюсь на вас, москвичей, и ту-тууу. В свой солнечный Магадан.
— И что тебе там делать?
— Как что? Ты, Петруха, совсем закис в этой своей Мааскве. Забыл, что такое родина. Не помнишь, какие рассветы на Нагаевке? А как снег блестит на Коменданте? А ветерок майский с моря, ядреный такой, с йодом?... Эх ты! Не, господа москвичи, у вас тут круто, но дом есть дом. Отпирую у вас — и домой, — говорил дядя Толя, разглядывая Настю.
Та громко сёрбала с ложки суп. Потом вскинула голову:
— Ну и чё?
— Чё «чё»? — поднял брови дядя Толя.
— Чё смотрите? Дырку просмотрели у меня на лбу...
— Насть! — прикрикнул папа. — Ты что себе...
— Тихо, Петрух. Это, Настя, не беда, даже если и дырку. Во-первых, я тебя десять лет не видел. Во-вторых, красивые девушки на то и созданы, чтобы в них просматривали дырки.
— Издеваетесь, да?
— Конечно, нет, — обстоятельно продолжал дядя Толя. — Когда я издеваюсь, у меня дым из ушей идет. Черный такой, как у старого буксира из трубы. А сейчас я серьезно говорю, и никакого дыма нет, видишь?
Он так заразительно улыбался, что Настя не выдержала, и губы ее сами растянулись в улыбку. Правда, они тут же стянулись обратно.
— Улыбка у тебя классная, Настюх. Годик-другой пройдет, и от такой улыбки пацаны на потолок полезут. Зуб даю. А фигура у тебя уже такая, что... Петрух, не смотри на меня так! Я друг детства, мне можно. Я,