Массаж. Эпилог

сцены мы не делали тогда. Виктор — действительно хороший художник, и действительно настоящий творец. Я еще думал тогда, сумел ли он заметить наши

молчаливые взгляды и понять, какими чувствами они были вызваны. Заметил, понял, нарисовал. Причем нарисовал гораздо более выразительней и ярче, чем было в реальности.

На картине была она. В «кадр» попала только талия, «половинка» попки и ножка с манжетой чулка. На ухоженной, чистенькой, и даже на взгляд теплой шелковистой коже бедра — тонкие ремешки с застёжками, не оставляющие вариантов в вопросе, что именно этими ремешками пристёгнуто. И угольно-черная, с потёртой от частого использования рукоятью и уже немного размочаленными ремешками, плётка в расслабленно опущенной руке. Алый лак на ногтях выглядел как алые капельки крови, стекающие по черной коже флоггера.

И на картине был я, стоящий на коленях, вжавшись лицом в мокро-серый бетонный пол, с заведёнными за спину руками, стянутыми грубой веревкой. Вымазанная чем-то жирным спина в багровеющих полосах ударов. Слипшиеся от пота грязные волосы, серые дорожки от невольных слёз на выпачканном лице. Напряженные в напрасной попытке освободиться мышцы. И взгляд. Тот самый взгляд: «Ты же мне доверяешь? — Да, Таня, я тебе доверяю».

Видимо, свой ответ я прошептал, потому что услышал рядом с собой знакомое «хм».

— Нравится? — рядом стоял тихо подошедший Виктор. Все та же свободная рубашка, брюки, крепкое рукопожатие суховатых от частого мытья растворителями рук, и открытая улыбка. С удивлением понял, что рад его видеть. Рад поделиться своими чувствами от картины. И по настоящему счастлив, что эти мои чувства действительно понимают.

Не ответив, я снова стал рассматривать полотно, вылавливая мелкие детали, вплетая их в общее впечатление, выискивая и разбирая оттенки эмоций, чувств, желаний. Что-то я находил, что-то — додумывал и вспоминал. А еще я впитывал идущую от полотна страсть, и чувствовал, как душу все сильнее затапливает грусть. Такая же, как и полгода назад. Светлая, чистая, как вымытое осенними дождями, прозрачно-синее небо.

Оторваться от работы я смог только когда к нам подошла моя спутница.

— О, милый, возле чего ты так застрял? — она всегда называла меня «милый» в присутствии посторонних. Заявляла, так сказать, права собственности. Черт, а это, оказывается, меня не слабо бесит. Или просто дело в том, что она вообще подошла? Тут ей явно не место. Лишняя она.

— Оу! Слушай, как этот парень на картине на тебя похож! Или... — тут она обратила внимание на стоящего рядом со мной художника, во взгляде мелькнуло узнавание, потом — недоумение, чего, мол, мой рядом с этим делает, и наконец пазл с явно слышимым щелчком извилин сложился.

— Так это и есть ты? — я впервые услышал в её голосе искреннее чувство. Это было удивление. — А кто эта... ?

Закончить вопрос ей не дал Виктор. Теперь к моему уважению добавилась еще и глубокая искренняя благодарность — он спас меня от ненужных расспросов и неизбежной сцены ревности.

— Не представишь меня своей спутнице? — Виктор был учтив, галантен и аристократичен. Хм, стоит