Барские забавы

попадёшь и меня погубишь и батюшку с матушкой!» Глаза у Матвея кровью налились, но остановился парень, дышит тяжело. Понимает, что коли убьёт он цыгана, да Акулину спасёт, погибель неминуемая всем будет. А цыган и не испугался даже, стоит, ухмыляется: «Полюбовник твой, что ли? Ни рожи ни кожи! Ни денег ни дома! А у меня хоромы царские, будешь вкусно кушать, да сладко спать!» Но не нужны Акулине богатства да яства, Матвей ей нужен. «Ты иуда, Олюшка! Предала меня, быть тебе проклятой!» Пала на колени сестрёнка: «Ой не кори меня сестра! Заставили меня, не могла я схорониться, и тебя уберечь!» А цыган стоит, на Акулину любуется, богу своему молится, благодати поёт. Ох хороша девка, настоящая царица! Все будут ему завидовать, да слушаться! Если такую девку в жёны взял, значит и правда великий он барон!"А ну, давай, становись ко мне задом, да наклоняйся! Нету мочи более терпеть! Моя ты теперь!" — кричит цыган, да елдак набухший вытаскивает.

Не выдержал тут Матвей, кинулся на цыгана, да тот в лоб ему кулаком вдарил. Как кувалдой стукнул. Рухнул как подкошенный Матвей, да без памяти. Склонился над ним цыган и не успели девки крик поднять, как стреножил он парня кушаком своим. Не зря коней воровал, узлы вязал. Скрутил руки да к ногам прицепил. Выпрямился цыган, пуще прежнего улыбается: «Ну вот видишь! Какой он мужик?! Даже тебя спасти не может! А я за тебя войну начну, коли надо будет!» Видит Акулина, что лежит её полюбовник на земле бездвижный, да бездыханный, точно мёртвый. (Специально для — Плачет девка, слёзы горькие по щекам текут. «Чего ревёшь, дура? Радоваться надо! Жениха такого получаешь, всем на зависть! А ну давай, вставай на коленки, да поворачивайся задом!», — командует цыган, да елдак свой распухший от желания рукой наяривает, к ебле готовит. Смотрит Акулина на елдак цыганский, глаз отвести не может. Тёмный он, почти чёрный, длинный как рука её, да толщиной почти такой же, ладошкой не обхватить, да с концом тёмно-красным, блестит да на землю соком капает. Двигается к ней цыган, прямо как туча грозовая, с молниями и громом, страху нагоняет. «Что замерла, как истукан, вставай в позу, девка, да зад оттопыривай, видишь как раздуло орган мой!», — рычит цыган, тела требует.

Делать нечего, стала Акулина на коленки, да попой к цыгану повернулась, дрожит девка, боится. «Подол подними, да прогнись, щель свою выставляй!», — требует цыган, да по стволу своему смазку размазывает. Потянула Акулина за края сарафан, да оголила полушария задние, выставила на показ красоту секретную. Олюшка в стороне стоит, плачет. Смотрит она как сестру бесчестят, да вместе с ней и страдает. Ох и страшен елдак цыганский, прям до сердца проткнёт, да разворотит тело Акулины. От этих мыслей ноги ватными стали у Олюшки, да зуд меж ног пошёл. А цыган уже позади сестры пристроился, остриё тёмно-красное в щель вставил, да за