Мечта

своими горячими губами, он, не любящий целоваться и обниматься, всех в этом убеждавший, жадно набросился на неё, целовал её губы, щёки, нос, шею, глаза, уши, вновь и вновь пытался поймать её губы, но Вероника сама беспорядочно хватала своим ртом его щёки, уши, нос, шею, смеялась истерическим смехом, заражая Алика, он тоже смеялся без причины, они бесконечно долго исполняли этот безумный танец поцелуев, пока не слились в одно целое существо, рухнувшее со звериным криком на пол, и в изнеможении застывшее в обессиленной, неестественной позе.

— Я люблю тебя... люблю твои геракловы плечи, твои мощные бицепсы, твои губы... руки... всего тебя, но больше всего я люблю смотреть, как ты краснеешь, я люблю тебя больше всего, больше жизни, — лёжа на спине, и, глядя в какую-то точку на потолке, говорила Вероника.

В её словах не было ни страсти, ни убедительности, ни, тем более, любви, и посторонний наблюдатель сразу же определил бы, как сильно она его «любит». Но Алику впервые так объяснялись в любви, да ещё такая девушка, и он принимал её слова за чистую правду:

— Нет, это я люблю тебя больше жизни, когда я впервые увидел твои ноги, меня пронзил электрический ток, со мной никогда такого не было.

«Ещё бы», — подумала Вероника, — «задрать над лицом ноги, наступить на грудь, показать, что там под юбкой — это безотказный приём, ещё никому после этого не удавалось от меня ускользнуть, тем более этому, беспрестанно краснеющему, солдатику», а вслух сказала:

— Ты сама прелесть! Трудно сейчас найти парня, который в двадцать лет ни разу не был с женщиной.

Только после этих слов Алик протрезвел от любви. Он понял всю низость, пошлость и подлость своего поступка. Зачем он соблазнял эту невинную девушку? Так ли уж была необходима ему эта любовь? Жил себе человек нормально, жильё имел приличное, еда хорошая, женщин навалом, деньги на машину начал копить... А что теперь? Ежу понятно, что оставаться здесь он больше не сможет... А где сможет? Куда его генерал спровадит? Под колёса грузовика? И как он посмотрит ему в глаза? А генеральше? Впрочем, такие мысли уже были у него после того, как он изменил генералу с его женой, и ничего, обошлось... Вероника поняла его молчание по-своему:

— Тебя смутило то, что я не девушка? Да? Признайся! Ты хотел первый раз побыть с девственницей? Для тебя это важно? Скажи, не молчи, я хочу это знать, — она потрясла его за могучие плечи. Алик об этом даже не успел подумать.

Откровенно говоря, ему было на это наплевать: девственница, не девственница, он толком не знал, что это такое, и какая между ними разница. А что он знал, так это разницу между генеральским задом и передком его жены... А тут ещё вмешалась дочь... Будто сговорились!

— Ну, говори же, говори, — нетерпеливо топнула ножкой Вероника.

— Я в этом не разбираюсь, поэтому мне без разницы. А испугался я своей любви.