Ночка

голой: Даня ощущал ладонью покатые бедра, волоски на лобке, твердые сосочки на грудях...

— А ты — молодой дух? — спросила, отдышавшись, Ночка, вымазанная Даней по шею. — Конечно. Каких-то семь веков, как домовенку Кузе... — Ну, а серьезно? — Духи серьезными не бывают — отвечал Даня, обхватил ее за бедра — и повалился вместе с ней в воду. Ночка упоенно завизжала...

Они плавали, плюхались, ныряли, брызгались, кувыркались, тискали, мяли друг друга все смелее — Даня кружил Ночку, катал ее, швырял, общупал ее упругое тело со всех сторон... Нагота моментально сблизила их; сознание, что они оба — голые, и вся одежда осталась где-то за пределами их ночи, было как вино или наркотик.

Потом — плыли, уставшие, обратно — молча.

Когда подплыли к первому фонарю, Даня вызвался проводить ее, но Ночка сказала: — Не надо. А то вся тайна разрушится.  — Когда мы встретимся? Где ты обитаешь? Где тебя найти? — Я? ... — Ночка нервно засмеялась, — Я обитаю в мире богов. А на землю только по ночам схожу. — Значит, завтра ночью? — спросил Даня, смирившись с игрой. — Где? — А хоть бы и здесь. Вот на этом самом месте, под фонарем. Ровно в полночь. Не уснешь, добрый дух? — Усну — разбудишь... — Ну, нет. Уснешь — уплыву обратно. — Ладно, ладно. А давай...

Даня не договорил: Ночка с плеском прильнула к нему — он ощутил упругие холмики, упершиеся в него — и обняла его, прижавшись щекой к ключице. — Вот. До завтра! — оттолкнулась от Дани и поплыла прочь.

Даня стоял, как околдованный, не шевелясь, еще минут десять. Через какое-то время ему почудилось, будто кто-то поет прямо в море...

Правда, с набережной, мерцавшей россыпью огней, орали сотни динамиков, и он не мог сказать определенно, слышал ли он что-нибудь на самом деле.

Назавтра Дане предстояла нелегкая задача: как-нибудь убить долгий, томительный день, отделяющий его от полуночи, — и он отправился на набережную.

Часа два он бродил среди горластого, локтистого, цветастого океана бюстов, талий, ножек, купальников, бикини, пляжных платков, темных очков, шаурмы, шашлыков, самсы, экскурсий, мата и «Владимирского централа», ни на что не глядя; остановился только полюбоваться, как и всегда, на негритянку, заплетавшую модницам афрокосички.

«Мастерская» негритянки располагалась прямо на улице. Негритянка была густо-коричневой, как черный шоколад или палисандр. Она блистала красотой невиданной заморской твари: львиной пластикой каждого полудвижения, ювелирным профилем эбеновой статуэтки, пружинистой фигурой... Когда она вставала, на голове ее мерещился невидимый кувшин.

Она была настоящей африканкой: всегда молчала, не понимая, видно, ни слова по-русски. Фигура ее была обернута тканью, пестревшей цветным орнаментом, броским и лапидарным, как тотем. Уши ее были в кольцах, руки-ноги в браслетах, ступни босые, волосы — полностью сплетены в сотни тоненьких шнурочков. В каждом из них змеились бежево-золотистые нити. На макушке косички были убраны в толстый моток, куда африканка вставляла ножницы и расчески.

Афрокосички были писком моды. Каждое второе существо женского пола, вне зависимости от возраста, цвета волос и проч., щеголяло этой хитроумной конструкцией на голове. Некоторые при ближайшем рассмотрении оказывались парнями: мода не знала 

---

Эротическая сказка, Традиционно, Романтика

---

Вернуться назад