ныряя: «Это — оно?... То самое? Да?... « — и Даня шептал ей — «да, да, да...», яростно бодая ее хуем и теряя голову от первого в жизни совокупления. Их окружал фейерверк фосфорных огней, плясавших вместе с ними любовную пляску.
Даня всаживался в нее до конца, отчаянно, как велело ему желание; его хуем двигала природа, а разум отключился, как в бреду. Дане хотелось проткнуть Ночку насквозь, всадиться в нее до упора, по уши, по макушку. Ночка подвывала ему — все громче и громче, и они метались с воплями, кусая, терзая, поглощая друг друга...
Когда все кончилось, и Даня лежал на руках у Ночки, как младенец, а сама Ночка дрожала и тихонько подвывала, не умея утолить желание, — на невидимом берегу засвистели, зааплодировали... Их пробрал зябкий стыд. Молча, не сговариваясь, они поплыли прочь.
• • •
Даня всю жизнь ждал любви, но никогда не думал, что она явится ему в таком облике. Они с Ночкой любили друг друга без памяти, он уже знал это — и не знал, как выглядит его возлюбленная, не знал, какие у нее глаза, лицо, взгляд, волосы, кто она, откуда... как ее зовут, наконец.
Ночка слилась в его сознании с ночной мглой. Данина любовь была слепой в буквальном смысле слова — она жила звуками и прикосновениями, но не имела зрительного центра. Это заостряло до предела ощущения — осязательное, физическое чувство друг друга, — но и страстно мучило Даню. Ночка имела голос, тело, душу, но не имела лица, растекаясь в Данином сознании, как ночная мгла...
Они совокуплялись каждую ночь помногу раз, и Ночка истекала своим и Даниным семенем, смешанным с морской водой. Их любовь была по-детски дикой, необузданной и не знала никакого предохранения. Даню одолевал ужас: до конца отпуска оставалась неделя, а любимая оставалась для него Ночкой — ночной тенью без лица, имени, без прошлого и будущего. Он знал только, что она очень молода, что он лишил её девственности — она призналась ему в этом, — что она ни на кого не похожа — умна, талантлива, неистощимая фантазерка, поэт, мятежная душа, — что она высока, стройна, у нее упругое, зрелое тело, и — на голове у нее афрокосички.
Это открытие, сделанное им на второй день, не разочаровало Даню, чему он немало удивился. Более того — он пустился в мысленные оправдания:
«В конце концов, если Ночка во всем — исключение, почему здесь она обязательно должна быть правилом? Конечно, она — вторая в мире девушка, которой афрокосички идут, и не просто идут, а усиливают во много крат ее загадочную красоту!»
Рассудив так, Даня отчаянно полюбил ее косички, и ему доставляло необыкновенное удовольствие играться этими влажными шнурочками, месить в них густую глину, щекотать ими себя и хозяйку...
Он представлял ее то голубоглазой блондинкой, то знойной брюнеткой, то курносой, то востренькой; на его расспросы Ночка отвечала: — Сегодня у меня голубые глаза, нежный носик пуговкой и русые волосы. Я — милая русалочка. Такой симпатичный, безопасный Лореляй. А завтра, наверно, будут карие — я еще не
Эротическая сказка, Традиционно, Романтика