Ночка

решила... Я ведь богиня, и могу менять внешность — не то что скучные человечьи лица: всегда одно и то же...

Наконец Даня решил про себя, что Ночка рыжая, и у нее зеленые глаза. Этот облик гармонировал с её отчаянной душой, и он сказал ей об этом. Ночка отвечала: — Как ты угадал? В самом деле — сегодня я рыжая. И у меня зеленые глаза — знаешь, как море рано-рано утром, и такие лучики в нем светятся...

В любви Ночка была неистова и ненасытна. Не прошло и трех дней с ее посвящения в плотские тайны, как она уже выла и стонала Дане, обессиленному тремя оргазмами: — Дух, душочек мой... Горю, помираю совсем... Пожалуйста, еще... пожа-а-а-алуйста!... ааа... — и жадно впивалась ему в лицо, высасывая из Дани флюиды любви. Неопытный Даня догадался тогда, что ему делать — и скоро его рука трепетала в горячей глубине бутона, а Ночка металась, молотила бедрами воду и гортанно завывала: — Ааааоооыыы! Ещё, еще... Оооуу! Глубже, глубже, миленький мой, ро-о-о-одненький... ыыых!..

Потом — лежала на воде, близкая и невидимая, и шептала:  — Хорошо... Боже, как хорошо!... Я орала? Сильно? — и застенчиво ластилась к Дане. — Я не могу — отключаюсь, меня просто рвет на кусочки, на такие... сладкие капельки, понимаешь?... Никогда не думала, что я такая. Я... развратная, да?

Её гортанные любовные вопли были похожи на крики заморских птиц, и Даня сказал ей об этом. Ночка ответила: — «Где-то под южным небом мужчины оплодотворяют женщин, кричащих, как ночные птицы». Ремарк. Знаешь?

Даня не знал, и ему было страшно и сладко. Он отключался от мыслей, погружаясь ночами в бездонный сумрак любви. Ему казалось, что он сходит с ума; днями ему снилась Ночка — с рыжими косичками, как у Пеппи Длинныйчулок, упругая, веснушчатая, зеленоглазая...

До конца отпуска оставалось три дня. Даня вдруг осознал это, и ему стало холодно, будто внутри потянуло сквозняком.

Он не мог спать. Мысли о Ночке и разлуке слились в неоформленный щемящий ком; Даня бродил и бродил по утреннему берегу, придумывая версии спасения. Его мысли были невнятны, проекты фантастичны: пьяный любовью, он разучился ясно мыслить...

Погруженный в себя, он не заметил, как вышел по берегу в город. Его вернул к жизни динамик прибрежного кафе, изрыгающий рулады «Владимирского централа»; Даня поморщился, как от боли, и вспомнил, как давно он не ел. Зайдя к себе в домик за деньгами, он пошел по набережной к бистро.

Было воскресенье, и Даня двигался медленно, обходя сотни движущихся тел. Крепко задумавшись, он ничего не видел перед собой — даже африканка не привлекла, как обычно, его внимания. Но затор в толпе оттеснил Даню вплотную к ее столику — и Даня волей-неволей взглянул на нее.

Она сияла неизменным великолепием, но казалась усталой. Рассеянно удивившись этому, Даня собрался нырнуть в толпу — как вдруг помощница обратилась к негритянке, не понимавшей, как он думал, ни слова по-русски: — Мася, а чего ты сегодня грустная?

И эбеновая «мася» ответила — гортанным голосом, от которого у Дани 

---

Эротическая сказка, Традиционно, Романтика

---

Вернуться назад