На рассвете

ее под руки, а теперь привалил к стенке и легонько бил по щекам.

— О, живая. Думала, ты тут откинешься к ебеням.

— Сайна?, — приоткрыв глаза, монголка увидела сине-фиолетовые локоны и голубые глаза с темным (правда, уже размазанным) смоуки.

— Ага, она самая, — проститутка кривовато улыбнулась, но рассеченная губа не преминула напомнить о себе, и она скривилась от боли. — Че с тобой, мать? Обкурилась?

— Не-е... — монголка задыхалась, — отведи меня на улицу, по... Пожалуйста...

— А, теперь не прочь со мной поговорить?

— Пожа... пожалуйста... Я дышать... Не могу... — Наранта почти плакала.

— Да ладно, ладно, — голос Сайны значительно потеплел, — я что, чудовище какое-то? Пошли.

*

Фонтаны били тихими, мерными струями из огромных плит площади: летом их не отключал даже ночью.

Сайна сидела неподалеку на земле, прислонившись спиной к огромным стеклянным дверям магазина Apple, и нежно гладила монголку по волосам. Та лежала рядом на боку, положив голову ей на ноги, и тихонько всхлипывала.

— Ну, хватит, хватит. Было бы из-за чего: у него даже не большой...

Наранта тихонько рассмеялась сквозь слезы:

— Забавно вышло, если подумать.


«Кажется, действует», — подумала проститутка. Она дала Наранте полтаблетки экстези — разумеется, сказав ей, что это. Та согласилась, прикинув, что в сложившейся ситуации разве что у наркотиков есть шанс поднять ей настроение. Сайна и сама начинала немножко улетать: вторую половинку она выпила сама.

— Смотри, — монголка легонечко взяла ее руку в свою и указала куда-то вдаль, над фонтанами, где между небоскребов виднелось розоватое марево. — Рассвет.

— Красиво. — рука Сайны вернулась к лицу Наранты, и длинные тонкие пальцы стали изучать ее черты: высокие скулы, правильный подбородок, маленький аккуратный ротик... Она ощутила, как нежные, словно персик, губы прижались к ее руке.

На мгновение они обе замерли, и в воздухе, как невидимая шаровая молния, повисло напряжение.

Все случилось в один миг: Наранта привстала на руках, обернулась, и, закрыв глаза, поцеловала подругу в губы. Нежный, невинный, без языка — поцелуй длился считанные секунды, и... И они обе смотрели друг на друга в некотором недоумении.

— Пойдем, — прошептала Сайна.

Она встала с земли первой, протянула Наранте руку, и через полминуты они неизвестно как оказались посреди фонтана на площади. Сайна подошла к монголке сзади и, осторожно обняв ее за талию, начала целовать ее белую, как будто фарфоровую, шею. По мере того, как учащалось от ее поцелуев дыхание Наранты, она опускала правую руку ниже и ниже: с талии — на живот, с живота — на бедро, затем на колено, и, наконец, ее рука проскользнула под серую юбку. Резвые пальцы нырнули под хлопчатобумажную ткань трусиков и погрузились в мокрый, словно бы нераспустившийся бутончик. Азиатка застонала от удовольствия, и, осмелев, Сайна стала гладить ее там: вверх-вниз, кругами, быстрее, медленнее, массируя клитор, а затем ныряя на пару сантиметров внутрь, и тут же возвращаясь. Когда Наранта уже была близка к оргазму, Сайна резко убрала руку, развернула ее к себе и впилась в ее губы поцелуем — в этот раз настоящим: их