понравилось, или... ? — подозрительно усмехнулась Нинка.
— Болтаешь много! — серьезно произнес председатель, смотря на доярку.
— Могу и помолчать, только бабам животы не спрячешь, а ребенка обратно не впихнешь! — продолжала Нинка.
— Ну и язва же ты, Нинка... — уже более мягко парировал председатель. — Так ить, бабам же хорошо было, или как? Денег же, опять, получили... подарки... Это как?
— Ну, деньги там небольшие были... — послышался робкий возглас возражения из задних рядов.
— Вот видишь, Нинка, как ты сеешь смуту в бабьих рядах! — в сердцах воскликнул председатель. — Ну, некуда мне их вести и предложить им что-нить нечего! — А ты себя предложи! — не унималась Нинка. — Ты у нас мужик видный...
Бабы дружно рассмеялись. А Нинка продолжала, сквозь смех, заглушавший её слова:
— ... Видный. Немного лысоват, но это даже неплохо...
Смех продолжался.
— Я слыхала от мужиков наших, приехавших из города, что там даже модно так... с мужиком-то...
Бабы не умолкая, поддержали атмосферу новым взрывом смеха. Председатель стоял, как оплеванный. Он открывал рот, но новый взрыв бабского смеха тут же лишал его малейшего шанса быть услышанным. Он злился, но это лишь придавало его лицу более нелепый вид, который усиливал атмосферу веселья и бабы не унимались. Смеялась и Марья. В какой-то момент она вдруг почувствовала, как кольнуло в животе, и тянущая боль подреберья заставила её ухватиться за живот и перестать смеяться. Это движение, однако, не ускользнуло от глаз стоявшей рядом Анны, которая смеялась вместе со всеми. Марья схватилась за живот и стояла, делая глубокие вдохи и, успокаивая себя, поглаживала низ живота. Анна посмотрела на Марью, потом на её живот. И что-то родное в её бабском мозгу подсказало ей причину данного поведения соседки. Теперь уже просто улыбаясь, сливаясь с бабской толпой, она медленным движением приблизилась к Марье.
— Привет тебе, подруга, — улыбаясь, тихо произнесла она. — И давно у тебя пузо тяжелое?
— Тссс... — зашипела на неё Марья. — Ни слова! Поняла?
— Не дура, сама понимаю. Москвичи наградили? — улыбалась она. — Срок какой?
— Пять.
— Ну, ты даешь, подруга! Пять и ты всё хоронишься!
— И не говори... Уже так сильно пинается... знаешь... — Марья оглянулась по сторонам. — Я ведь аборт хотела сделать, да квартирант мой...
— Который? Доктор, чтоль?
— Да. Он мне сказал, что аборт делать уже поздно, очень опасно. Есть какие-то буржуйские техники, так там бабам на поздних сроках делают, только матку разрабатывать нужно... Привыкать, так сказать.
— Это что еще за техники такие? — не поняла Анна. И, улыбнувшись, продолжила. — Немецкие, поди? Мне тут на днях порнуху показывали ихнюю, так там бабам такое делали, что... А бабам нравится, аж текут все... Я потом вспомнила моего Мишеньку, царствие ему...
— Да, рано наши мужики погибли... — вздохнула в ответ Марья.
— И не говори... Так вот, мы с ним такое пробовали, что и немчуре не снилось. — просто улыбаясь, излагала Анна. — Ты, подруга, не бойся, я никому не скажу. А про доктора и его методики... Можешь меня