она попятилась и нервно воскликнула:
— Я ничего не рассказывала маме!
Я снял пиджак и галстук. У нее хорошенькая комната, в ней царит атмосфера юной женственности: голубые и серебряные обои на стенах, изящный туалетный столик на тонких ножках и кружевные подушки на кровати. Кажется, это зовется брюссельским кружевом [Необычайно тонкое, изящное и сложное кружево, производившееся в Бельгии. Этот вид кружева считался наиболее роскошным, ценным и дорогостоящим, и пользовался большим спросом за границей. Из-за запрета на ввоз фламандских кружев в Англию, брюссельские кружева ввозили в страну нелегально под видом английских, за счёт чего вторым названием брюссельского кружева является англетер. Наличие такого кружева в комнате Эми свидетельствует о состоятельности ее семьи — прим. переводчика]. На спинке деревянного стула висела пара белых панталончиков с розовыми лентами. Они были девственно чистыми, и я было подумал, не сняла ли она их заранее.
Столкнувшись с моим молчанием, Эми жалобно прошептала:
— Я не хочу делать это снова. — Она сцепила пальцы и с надеждой посмотрела на меня.
Заперев дверь, я напомнил ей о дисциплине, и добавил, что, будь я ее папой, я бы позаботился о ней раньше.
— Вот как? — спросила она и покраснела. Взгляд, который она искоса бросила на изголовье кровати, выдал ее сокровенные мысли. Когда я приблизился, она отступила назад, тщетно пытаясь ухватиться за какую-либо опору.
— Какая же ты хорошенькая, — произнес я. Она сделал один нервный взмах руками, будто бы защищаясь, а потом обмякла, оказавшись в моих объятиях, трепеща, словно птица.
— Не надо, мама здесь, — глупо произнесла она, но я уже начал сзади собирать вверх ее свободно ниспадающее платье, издавая при этом самые успокаивающие фразы.
— Н... но... но мама... — щебетала она, пока я спускал с нее панталоны и гладил ее обнаженные ягодицы цвета слоновой кости.
— Мне позволено вначале высечь или отшлепать тебя — ты понимаешь это, Эми? — сурово спросил я. Она покачала головой, словно соглашаясь. Держа ее одной рукой за попку, я приподнял ее за подбородок и заставил посмотреть на меня.
— Ты должна научиться, — сказал я, — поэтому прими мужской орган, как должны это делать все молодые леди.
Она сжала губы и моргнула. Моя рука под ее подбородком была твердой. Теперь, когда ее панталоны рассыпались по тонко очерченным лодыжкам, а белые чулки поблескивали в лучах утреннего света, я мог бы бросить ее на кровать и вонзиться в нее без лишних церемоний. Я спросил, будет ли она послушной. В ответ ее губы задрожали. Я шлепнул по ее попке, что заставило ее ввизгнуть.
— Ооооууууах! Мама услышит! — всхлипнула она, пытаясь потереть свою попку, но я оттолкнул ее руку.
— Ты совершенно права. Не будем больше творить глупостей, Эми. Какие у тебя нежные губы, какие прекрасные глаза! Я собираюсь излить свою сперму в твою сладкую киску, моя крошка, а не твою прелестную попку, которая теперь вполне подходит для того, чтобы принимать в себя мужественный инструмент. Мы очень гордимся тем, что