Воротынские и К... (быль)

губы провалились в теплую, но слегка влажную щель. Я сразу понял, в чем дело и стал так энергично сосать и бороздить носом это мягкое и влажное тело, так глубоко засаживал в него свой верткий язык, который лизал ее тело все более смазываемое какой-то жидкостью. Такой кайф я испытывал не менее часа, затем развернул это тело, которое тут же впилось в мои губы с такой силой, что мне показалось, что хочет их оторвать и съесть, но я уже начал ее качать, прижимая ягодицы к себе со всей силы. Я подбрасывал ее чуть ли не до потолка, а она целовала меня, как пиявка, но шепча: «Давай, милый! Ты самый вкусный мужчина во всем мире». Я чувствовал, что зверею, трахал ее, что было мочи, и она отвечала мне такой же жгучей страстью.

Когда мы уснули, я не заметил. Она лежала на спине, положив но меня правую ножку ослепительной красоты, а левая нога висела над полом. В комнате было жарко, и мы столкнули простыню на пол. Утром я проснулся от того, что почувствовал, как на мне кто-то лежит и тихонечко качает мое тело, погрузив мой член в свое заветное место. Она качала и целовала мое грешное тело, не обращая внимания на то, что я уже проснулся и слежу за ее эмоции на лице сквозь прикрытые ресницами глаза.

— Тебе хорошо со мной? — шепнула она в мое ухо.

— Намного лучше, чем с твоей мамой в лесу, когда мы с ней ходили по грибы...

— Вот бессовестный! Разве можно разглашать любовные тайны? — она дернула меня за восставший член и согнувшись, поцеловала его.

— А ты очень опытная в любви. И кто это научил тебя?

— Не догадываешься?

— Неужто мама?

— А кто же еще...

— Но ты это делаешь намного вкуснее, чем твоя мама.

— А почему же?

— У тебя романтичный секс влюбленной женщины...

— А у мамы?

— Ей хорошо бы бороться на ковре за первенство в борьбе нашей страны...

— Вот те раз! С чего бы это?

— Она силой берет мужчину, а ты — нежностью с частичным применением силы. В этом ты смахиваешь на мою любимую Людмилу, царствие ей небесное! — смахнул я со щеки упавшую слезу. Верочка нагнулась, нашла вторую слезинку и слизала ее...

— Зачем это? — не понял я.

— Это память о тете Люде. Красивая и хорошая она была. На таких надо молиться, — закончила она и всхлипнула...

— Ну. Вот! И в слезы сразу... прошептал я, облизывая ее щеки.

Прошел год. Это был год моего самого великого счастья. Любил я свою Веруню, пожалуй, больше, чем Людмилу. Мы поженились и сыграли грандиозную свадьбу. Веруня была, что принцесса, Все завидовали мне и про себя шептались о слишком неравном браке. Я ликовал, что судьба наградила меня такой замечательной женщиной. Но вот беда. Прихватил ее аппендикс прямо на пляже в следующем году. Я перенес ее в свою машину и отвез в военный