Весь день лил дождь.
Он слетал миллиардами крошечных парашютистов с тёмного, заволоченного серой ватой неба, и падал на пустые улочки. Деревья казались старичками с поникшими усами. Я сидел на очередной «планёрке» в офисе своего отчима, выводя бессмысленные каракули в ежедневнике, мечтая поскорее вырваться из этого здания и вернуться на окраину, где под старенькой «пятиэтажкой» соседки-бабульки любовно ухаживали за клумбами с душистыми петуньями. Я сидел и думал о том, насколько часто в различных книгах попадается фраза «с её появлением всё обрело смысл».
Какая безнадёжная и бездарная чушь!
С появлением Юли всё утратило свой смысл. Теперь не имело значения ничего, что не было бы с ней связано. Даже то, что мой отчим то и дело прерывал совещание, срываясь на крик:
— Блядь, где ты витаешь?! Мне нужна твоя голова, а не твоё присутствие!
Я молча поднимал на него глаза и не знал, что ответить. Как не знал и того, что ровно через четыре года я со скандалом уйду из этой компании и открою первое собственное частное предприятие. Что через восемь лет мы с Юлей дадим жизнь нашему сыну. Что пятнадцать лет спустя, уже втроём с нашим мальчиком, мы будем бежать по улице с букетов гербер, опаздывая на первую в его жизни школьную «линейку»...
Тогда я всего этого знать не мог. Но этого не могло не быть. Так было предначертано с самого начала, продиктовано свыше, выписано нашей с Юлей верностью друг другу.
Тогда я видел перед собой лишь очертания — контуры людей, мебели, даже собственных рук, рисовавших в планинге геометрическую абракадабру. Во всём этом не было никакого смысла. Смысл начинал проступать лишь тогда, когда я спускался по нереальной лестнице, выходил под выдуманный дождь, садился в контур своей машины, мчался по несуществующим улицам, и приезжал туда, где меня ждала Юля. Преодолевая одним махом все три этажа, я открывал дверь, и заключал свою девочку в объятия. В разные стороны разлетались одежда, бельё, карьерные планы; мой член безошибочно находил вход в родное, горячее влагалище, и контуры окружающего мира вновь наполнялись объёмами. Только в этом и был смысл. Больше ни в чём.
Мы зашторивали окна, на все замки закрывали входную дверь, но в самой квартире везде горел свет — люстры, торшеры, ночные светильники. В этом ослепительном царствии искусственного освещения, мы поклонялись друг другу, как два языческих божества. Не было ничего недоступного или грязного. Всё грязное, запретное, неприемлемое находилось за пределами нашей квартирки. Здесь же властвовала та сила, которая очищает и преображает всё.
Наши руки не уставали исследовать друг друга; наши пальцы проникали повсюду, и настолько глубоко, насколько это вообще было возможно. Мы мастурбировали, с нежными улыбками глядя друг на друга. Липкие от собственных соков, проваливались в забытье. Затем просыпались, занимались любовью, а через несколько часов снова мастурбировали. Иногда Юля натирала свой клитор до такой степени, что мне приходилось смазывать её промежность «детским кремом». И даже тогда я не