мог избежать эрекции. Плавными круговыми движениями я наносил крем на покрасневшие и разбухшие губки, и зачарованно смотрел, как он впитывается в эти трепетные лепесточки.
— Как же тебе не повезло со мной, а мне с тобой, — Юля лежала с раздвинутыми ногами, а я дул на её маленькую щёлочку, чтобы успокоить жжение.
— Это ещё почему?
— Потому что я — половой инвалид, а ты — законченный онанист.
Моя девочка... Открытая улыбка, задорный румянец, копна непослушных волос.
Недостаточно найти свою половинку в этом огромном, глухом и слепом мире. Это ещё не смысл жизни. Смысл целиком зависит от того, чем мы свою жизнь наполняем. Мы с Юлей наполняли её словами одних и тех же книг, нотами одной и той же музыки, одними и теми же фантазиями, событиями, людьми, предчувствиями, ожиданиями, надеждами.
Термос с горячим чаем и тёплый плед в рюкзаке; свежий батон, чтобы отламывать от него ломти и бросать уткам. Мы часами сидели на берегу озера, наблюдая, как солнце падает за горизонт, и поднимается вечерняя прохлада. В голову лезли все когда-либо прочитанные стихи. Я бормотал что-то из Бродского, Юля в полголоса напевала Арету Франклин. Было мягко. Было нежно.
Ветер дрожал в высоких стеблях камышей, когда я неторопливо расстёгивал её джинсы. На той стороне, вдалеке, мерцала драгоценная россыпь зажженных окон, но я сдвигал в сторону краешек Юлиных трусиков, и мне открывалась подлинная красота. Ювелирные створочки мокрой пещерки расходились, и мой член погружался в созданную лишь для него манящую тёплую вселенную. Единственным нашим зрителем в этот момент был — ... весь мир. Прекрасный, опасный, несчастный, очарованный нами мир. Юлина щёлочка мягко пульсировала; мой твёрдый член скользил в ней медленно-медленно, осторожно выходил наружу, а затем с восторгом врывался на всю длину. Юлины стоны, плеск озёрных рыб в темноте, прикосновения моего лобка к прохладным, покрытым гусиной кожей, ягодицам; шелест ветра в прибрежных зарослях камыша, моё рвущееся хрипом дыхание. Моя девочка разворачивалась, садилась на корточки, обхватывала губами мой член, и он взрывался там сверхновой, наполняя Юлин рот самόй жизнью. Глоток за глотком, моя сперма струилась по её пищеводу, а я гладил мягкие волосы и улыбался царственной луне, поднимавшейся над горизонтом и величественно опускавшей на неподвижную воду свой серебряный перст.