короче.
Не знаю почему, но когда Юля выбралась из-под стола и ойкнула, заметив меня, я вдруг сделал ей замечание:
— Юля, пойми меня правильно. Я не советский пенсионер и не морализатор. Но видеть тебя каждый день в таком... минимальном наряде... Мне ещё не столько лет, чтобы это вызывало у меня лишь улыбку воспоминаний. Понимаешь о чём я?
Юля покраснела, потянув футболку вниз, и кивнула.
— Извините, Андрей Викторович... Я больше не буду.
Ещё несколько дней она мило краснела, встречаясь со мной. Но, увы, весьма быстро позабыла своё обещание и снова вернулась к домашнему стилю.
Юля, как выяснилось, училась в том же вузе, что и Дашка, но на другой специальности. Я заходил в комнату дочери пару раз, когда их не было дома, и видел учебники по строительству.
Понемногу наше с Юлей общение вышло за круг стандартных фраз и бытовых просьб. Обсуждали сначала музыку и какие-то новости, потом незаметно перебрались на книги, оттуда на предпочтения в живописи. Поначалу спорили из-за моих одобрений реализму с импрессионизмом и сюрреализмом и Юлиных тяготений к абстракционизму и иже с ними фовизму, супрематизму. Спорили поначалу так, что Юля дулась на меня. Чем одновременно и забавляла, — ну ребёнок же, честное слово! — и заставляла тщательнее подбирать слова, чтобы ненароком не задеть какие-то неизвестные мне границы её взглядов.
Споры, кроме того, что задевают в нас какие-то личные моменты, способствуют сближению. В горячке спора не до политесов, особенно если ты молод, и Юля постоянно сбивалась с «Андрея Викторовича» то на «Андрея», то даже на «папу», потом, конечно, одёргивая себя и поправляя. Я сказал ей:
— Слушай, Юля, не мучься. Называй меня как тебе удобнее — хочешь Андреем, хочешь «папа» или «папа Андрей». Ну правда же, по отчеству как-то уже не та ситуация, не считаешь?
— Попробую, — смущённо ответила девушка.
В итоге пришли к закономерному «папа Андрей», потому что папа есть папа, а «Андрей» всё-таки не по возрасту.