боясь моргнуть, чтобы чудо этого откровения не исчезло, ведь мама могла остановиться в любое мгновение, и начать мылить другую часть своего тела. Конечно, это всё равно было бы восхитительным зрелищем, но не настолько. Поглощённый, он абсолютно забыл о существовании мира вокруг, о позднем времени, обо всём. Были только эти нежные пальцы, что раз за разом размазывали мыльную пену по двум небольшим холмикам между ног и впадинке, которая уходила вглубь, теряясь в сакральной тени.
В какой-то момент глаза юноши закололо, и он, не сумев пересилить природу, моргнул, но ничего не изменилось. Женщина его мечты всё так же продолжала ласкать себя, а её вторая рука оторвалась от живота и двинулась выше. Даня не мог поверить в то, что видит. Целомудренная и асексуальная, как ему казалось с момента, едва он узнал об этих понятиях, мама действительно увлеклась своим манящим сокровищем, и списать её действия на тщательность мытья было просто невозможно.
Мелодия, которую она мурлыкала всё это время, замерла, а потом сменилась глубокими вздохами и даже тихими, зажатыми в груди стонами. Вместо того чтобы убрать сухие ещё волосы подальше от душа, мама оперлась спиной о кафельную стену и теперь вода лилась по всему её телу с головы до ног. В то время как левая рука стискивала крупное полушарие, а пальцы то и дело слегка закручивали сосок по часовой стрелке, правая перестала аккуратно заныривать вглубь и столь же медленно возвращаться на своё прежнее место.
Данила видел, как напряглось предплечье, средний и безымянный палец слегка согнулись, а указательный и мизинец наоборот оттопырились в стороны. Мама расставила ноги шире и её действия между ними стали активнее. Сначала размерено, а потом всё ускоряясь, она начала возносить себя на пик исступления, не замечая, как из прохода раздевалки за ней наблюдают горящие вожделением глаза её ребёнка.
Юноша изнывал. Мужское начало требовало броситься на помощь, прильнуть к любимым губам, обнять желанное тело, сомкнуть свои пальцы на пленительных полушариях и ощутить, наконец, твёрдые бугорки её манящих сосцов. И целовать, целовать, целовать. Губы, щёки, шею, ямочку между ключиц, ложбинку между грудей, подтянутый живот, с заметным, но не выделяющимся прессом. А потом ниже, ниже. Туда, где загорелая кожа едва заметно становится светлее. Туда, где у него уже появились долгожданные волоски, а у неё всё было идеально чистым. Туда, где кипел очаг желания, озарявший тело любимой женщины сполохами наслаждения.
Долгое время Даниил был уверен, что его маме всё это просто неинтересно, но сейчас он убедился в собственной неправоте. Глядя на то, как любимая привстаёт на цыпочки, как слегка сгибает колени, а потом её ноги вновь вытягиваются в струны, юноша уверился, что наполненное желанием тело хочет чего-то большего, чем тонкие пальчики. Того, что жестокой судьбой сейчас было зажато между его животом и стеной. Того, что заполнит истосковавшееся, давно уже лишённое этого счастья лоно без остатка.
Если бы он не был собой! Глядя