Эмилия двигала ее в и из ее киски наиболее яростно, пучась и извиваясь ее телом, примерно как если бы она была одержима дьяволом.
Конечно, любая попытка сокрытия или оправдания была совершенно бесполезна, так как леди Агата была очевидцем. Действительно, в самый момент ее входа в келью, содрогаясь спазмы настигли мадемуазель Эмилию, и она выпустила поток ее страсти. Эмилия откинулась на подушки в состоянии наполовину в обмороке, оставив свою свечу, чтобы вынуть ее из увлажненной оболочки на своем досуге.
Теперь, настоятельница не была злая женщина, наоборот, она была особенно снисходительна к барышням под ее присмотром. Но после открытия этого с Эмилией, она обостряется, будучи довольно возмущенной, так как Эмилию ругает, ответила с некоторыми замечаниями о наглых, красивых, молодых исповедницах и превосходящей привилегии монастырского начальства.
Все это, моя тетя рассказала моей матерью полушепотом, о неслыханно красивой виновнице на подушке, которая, как я воспринимаю, внимательно наблюдала за ней, едва удерживаясь от смеха. Она не очень боится отца Евстафия, подумал я, и я был прав.
Наконец он прибыл, но перед тем, как обратить внимание на голую девушку, что жалась в углу, он отдал честь леди аббатисе с тем, что я предполагаю, что он считает святой поцелуй на ее губах. Затем он повернулся к моей матери, с восторгом и удивлением.
— Моя дорогая мадам де Эрмонвилль, что привело вас сюда? А кто эта молодая дама?
Об этом он сказал с некоторым акцентом, и я увидел в минуту, что он узнал меня.
Но моя мать предотвратила любое слово на данный момент; она потянула его в сторону и заговорила с ним шепотом. Этот разговор был не долгим. Он сказал:
— Тогда, Генриетта, ты обещаешь? Если да, то я не только держу в секрете, но сделаю все возможное для вас в придачу!
Это соглашение было закреплено полудюжиной поцелуев, данных и принятых, которые казались мне менее целомудренными, чем они должны быть. Но я думаю моя мать знала лучше.
— Теперь я думаю, отец Евстафий, что бедная девочка на коленях, ожидает ее епитимью достаточно долго, сказала она, и в общей благотворительности вы должны причинить ей наказание, за ее грех. Только не слишком требовательно к ней!
— Если только ради тебя, я не буду, прекрасная леди де Эрмонвилль, ответил монах, которого я воспринимал как человека галантного. Вы должны быть свидетелем для себя.
Я должен сказать, что он был очень красивый мужчина, но в его монашеских одеяниях. Рясу коричневой саржи он носил, открытой спереди, и просто крепится на поясе, что бы не стать костюмом. То, что казалось мне странным было то, что он не носили панталоны, или нижнее белье любого описания. Но вскоре я узнал, что это было сделано намеренно.
Обернувшись, и в отношении с похотливой самоуспокоенностью, глядя на прекрасные и совершенные прелести стоящей на коленях девушки, отец Евстафий коротко спросил игуменью, призналась ли она в своем грехе и обещала покаяние?
Получив утвердительный ответ, он отметил,