перехватил инициативу. Теперь я направлял ее движения, вгрызаясь в ее мягкое горячее лоно все глубже. Она уже не просто вскрикивала, а кричала, стонала и выла, по ее телу то и дело пробегали судороги, но я не останавливался. Я вдруг понял, что в отличие от своих братьев, я черпаю энергию не из еды или сна, а вот из этого — из ее тела, из ее криков и стонов, из ее поцелуев и объятий.
Соседи, наверное, с ума сходили. А, может, наоборот — завидовали. Или и вовсе, вдохновленные нашим примером, не спали всю ночь. Я не знаю, мне все равно. Я знаю только, что, когда я закончил, за окном занимался рассвет. И спать мне совсем не хотелось. В отличие от Светы.
Я уложил ее на бочок, укрыл одеялом и вышел в кухню.
Форточка была открыта, и в помещении было довольно прохладно. На подоконнике лежала пачка сигарет Светкиного отца. Я машинально потянулся к ней, взял сигарету, покрутил ее между пальцами и поднес к губам. Зажигалки нигде не было, поэтому я вызвал искорку в самом высушенном на огне табачном листе. И затянулся. И что они находят в этом? Запах мерзкий, вкус и того хуже, легкие обжигает... Но почему-то мне казалось, что мне следовало сейчас делать именно это — сидеть в кухне и курить.
За окном было еще темно и тихо, дул слабый ветерок, он приятно холодил мое разгоряченное тело.
Я затушил окурок в пепельнице и взял следующую сигарету.
— И как ощущения? — он сел на табурет напротив меня.
— Мерзость, — ответил я, вынув изо рта сигарету и выразительно посмотрев на нее.
— Согласен, — кивнул он, — трубка лучше. Но я не об этом. Как тебе твои новые способности?
— Это опять ты все подстроил? — спросил я и зевнул.
Он улыбнулся:
— Нет, я понятия не имел. Честно говоря, я вообще не предполагал, что ее прохождение Лабиринта настолько сблизит вас, в смысле тебя и Лабиринт. И уж тем более я не предполагал, что он воспылает к тебе такой любовью.
— А с чего это он вдруг?
— У него спроси. Это ведь ты теперь его лучший друг.
— Он со мной не разговаривает, — я затянулся слишком глубоко и закашлялся.
— У тебя еще все впереди, — он снова улыбнулся.
— О чем с ним вообще можно разговаривать? — проговорил я, прокашлявшись.
— Не поверишь, он задается таким же вопросом относительно тебя. Он считает тебя выскочкой, слабаком, параноиком, сексуально озабоченным мальчишкой...
— В таком случае, зачем он мне помогает? — удивился я.
— Ему нравится твоя импульсивность, — ответил он.
— Импульсивность? Он считает меня импульсивным? — недоумевал я.
— А как еще назвать то, что произошло позавчера ночью? Зачем ты пошел разговаривать с этим смертным? Зачем стал убеждать его в том, что ты ему не враг? Зачем потом связался с ее братом? Ты ведь всегда был циником! Страдания смертных никогда не побуждали тебя к действиям, а уж тем более к таким. Ты чуть сам коньки