Кристина

делаю.

Я аккуратно уложил ее на землю, не выходя из нее, и свободной рукой расстегнул ширинку. Нравится тебе, шлюшка, когда тебя трахают в грязной подворотне? Значит, так и будем с тобой поступать.

Она крепче обняла мои плечи, когда я быстро вынул из нее пальцы и вошел в нее одним сильным толчком. Она не вскрикнула, но ее дыхание участилось. А потом она застонала. Сначала тихо, потом все громче, пока не перешла на крик. Я стиснул зубы и зажмурился...

Не останавливаться, не оборачиваться, не возвращаться — я жил согласно этим принципам всю свою жизнь, сколько себя помню. Там, в другом мире, где я был вовсе не разыскиваемым преступником, вором и аферистом, а настоящим дворянином, меня научили, что это единственный способ выжить. Когда я стал вором? Почему я оставил свой дом, свой мир? Как же ее звали? Не помню. Помню,...что у нее были разноцветные глаза. Не в том смысле, что один глаз серый, а другой зеленый. Ее радужки были действительно радужными, похожими на наше небо. Больше я о ней ничего не помню. О нашей связи стало известно — кому? Не важно. И я вынужден был бежать. Я помню, что шел дождь, а потом мир вокруг меня сжался, как фольга. Я не знаю, сколько времени прошло до того, как все пришло в норму, но когда мир распрямился, я был здесь среди изумрудной зелени, засаженных виноградниками холмов, обдуваемых со всех сторон ветрами, под изумительно чистым лазурным небом и большим золотым солнцем. Я был очень голоден и слаб. Несколько раз я терял сознание, поэтому дальнейшее я помню урывками. Меня везли на телеге. Потом я очнулся в каком-то сарае на сеновале. Девчонка с рыжими волосами в легком ситцевом платьице поила меня молоком из небольшого черпака. Я помню, как отобрал у нее черпак, одним махом осушил его, а ее завалил тут же в сено. Она пыталась вырываться первые пару минут, а потом затихла, стала отвечать на мои поцелуи и двигаться навстречу мне. Я был ее первым мужчиной. Крови тогда из нее вылилось, как из коровы во время родов, но она ни о чем не жалела. А я тем более не жалел. Утром, когда она еще спала, зарывшись с головой в сено, я ушел, прихватив с собой ружье из дома ее отца и кое-какие деньги.

Потом был Париж. Художница с Монмартра. Тонкая, как береза, чувственная, как слон во время гона, и развратная, как целый полк стареющих проституток. Она была очень богатой наследницей какого-то магната, поэтому она могла позволить себе писать плохие полотна золоченой кистью и красками с алмазной пылью. Ее картины никто не покупал, потому что это была невероятно дорогая мазня, но она считала себя непризнанным гением. Я несколько раз обворовывал ее под ноль и сбегал на площадь Пигаль, где спускал все до сантима. Но громилы ее папаши находили меня и возвращали. Каждый раз она