Живой унитаз

раздражением: народ здесь, как довольно скоро выяснилось, обитал в массе своей грубый, неотесанный и вороватый, некоторые даже с откровенно уголовным прошлым. Правда, это относилось главным к мужской половине общежития, но справедливости ради надо заметить, что и боевые подруги этих молодцев по большей части не блистали не умом, ни внешними статями. Исключение составляли единицы, но все они были замужем, и мое отношение к ним неизбежно определялось этим ограничительным фактором. Некоторые семейные пары, особенно с детьми, производили довольно приятное впечатление, но ловить там в плане досуга и развлечений было нечего, да и вообще это была ложка меда в бочке дегтя. Подавляющее большинство здешнего народу возбуждало во мне лишь одно чувство — стремление держаться от них подальше.

Словом, я был чужим на этом убогом празднике жизни. Даже мой сравнительно правильный русский и отсутствие привычки использовать матерщину в качестве слов-связок воспринимались большинством, как некая странность чудаковатого приезжего. Ибо почти все тут изъяснялись на каком-то немыслимом «суржике» с выраженным малороссийским прононсом, в результате чего на улицах то и дело запросто можно было услышать что-нибудь вроде: «Ты с утра русский язык забыла, чи шо?!» Поначалу меня это даже забавляло, но под конец начало подташнивать...

Мои мытарства в этом доме скорби начались с того, что мне не дали в нем даже отдельной комнаты, определив мне в сокамерники мрачного и сильно пьющего зуботехника с полным отсутствием чувства юмора и каких бы то ни было общих со мной интересов. Как утонченное издевательство я воспринял и выделение мне запертого почтового ящика без ключа, в результате чего первое время я был вынужден с ловкостью заправского щипача выуживать корреспонденцию прямо через узкую верхнюю щель. Впрочем, это были все-таки мелочи, пусть и неприятные. А вот что меня окончательно добило, так это то, что на пять жилых этажей в этом бедламе функционировало всего три туалета, два из которых оказались женскими! Таковой, в частности, располагался и на моем, пятом, этаже, мне же приходилось в случае чего сломя голову нестись прямиком на второй!!! Это было чертовски неудобно, но выхода из создавшегося положения я не видел. Если среди ночи я, воровато озираясь, еще мог рискнуть справить малую нужду в пустом женс! ком сортире, то в течение дня такая возможности была полностью исключена: Как справлялись с этой проблемой другие, я до поры, до времени не знал, а когда узнал, то долго еще потом не мог смотреть на эту публику без внутреннего содрогания!

Впрочем, об этом чуть позже:

Постепенно у меня все-таки сформировался некий круг общения (сосед-зуботехник в него, разумеется, не входил). Это была отчасти вынужденная мера, но продолжать игнорировать окружающих я больше не мог. Человек я до известной степени рафинированный, с кем попало не схожусь — но как-то надо же было ломать ситуацию! В данном случае объединяющим началом послужило не чье-то личное обаяние или выдающийся интеллект (глупо предполагать, что здесь нашелся бы человек, способный