Несчастный случай

все повторялось снова.

На четвертый день Валера, уже готовый сдавать нормативы по сборке-разборке обшивки лестницы в слепую, не выдержал и спросил: — Роман, когда ты перестанешь е: ть нам мозги своей подсветкой?! Никаких нервов не хватит собирать-разбирать эти ступеньки каждый день. Когда ты найдешь поломку? Ты хоть знаешь в чем тут дело?

Между тем лицо Романа было озарено знанием истины, он воздел указующий перст к звездному небу, сотворенному в третий месяц работы клуба, остановил свой взор между созвездиями «В» и «Д», прищурился и сказал, — Да!... это «Кэ-Зэ»!

— Чего?

— Короткое замыкание!

— Знаешь, Роман, — сказал Валера, откручивая предпоследний шуруп, — я хоть и не электрик, но, кажется, знаю, где это самое КЗ.

— Где? — заинтересовался Роман и подошел поближе.

— Вот здесь, — ответил Валера и похлопал Романа по голове:

Сидя рядом с Таней, я медленно проходил все стадии КЗ, а шампанское только усугубляло положение. Но Таня, казалось, этого не замечала. Увлекшись приключениями туристов-неудачников, она толкала меня в плечо и со смехом повторяла понравившуюся ей фразу или ситуацию.

— Ой! я не могу! — каждый раз добавляла она. От слишком усердного смеха у нее на глазах выступили слезы.

Никакого мало-мальски удачного плана наступления на Танину независимость я так и не придумал, в голове было пусто как у студента после сессии. «Ладно, врага нужно бить его же оружием», — решил я и тоже начал смеяться.

Лучше бы я этого не делал. Смех у меня специфический. В период полового созревания, когда я смеялся часто и густо, немногие из слышавших это повизгивание койота удерживались от протирания указательным пальцем височных впадин. Кроме того, смех требовал больших физических затрат, от которых я за последнее время отвык.

Через полчаса Таня почувствовала неладное. Глотнув шампанского, она подозрительно взглянула на меня, поставила бокал и сказала, что, пожалуй, пойдет полежит. Я понял, что благоприятный момент упущен и сегодня ничего более умного, чем хрипы астматика, я из себя не выдавлю. Я поднял брови, что на обычном языке означало: «конечно, какие могут быть базары» и развел руками. Таня улеглась на Романском диване, сложившись ей одной известным способом, и продолжила культурный просмотр телевизора, чувствуя себя вполне комфортно. Мне тоже захотелось получить хоть какое-нибудь удовольствие от этого дурацкого вечера и я решил целиком посвятить себя шампанскому.

К полуночи я допил вторую бутылку, но решимости так и не прибавилось. Вечно у меня с этим проблема: для того, чтобы смело сказать то, что хочу, мне нужно выпить как минимум полторы бутылки водки, а способность членораздельно говорить обычно тонет в пятой стопке и, для того чтобы внятно излить свои чувства, мне всегда не хватает двухсот граммов.

Я молча сидел, смотрел на Танину макушку и чувствовал себя полным тонтон-макутом. К исходу второго фильма я устал бороться с двусмысленностью своего положения и решил, наконец, расставить все указатели между пунктами «А» и «Б». Я присел на корточки возле Романского дивана и стал нежно гладить ее черные волосы