вылезаю из бассейна и сажусь на хуй Якова Моисеевича. Хуй у него, на удивление, крепкий и ровный.
— Старый пидор Бершензон, — говорит Филипп Модестович, — сразу разглядел в мальчиках задатки гениальности и запустил их по единственно верному пути — расширению сознания с использованием психотропных веществ. Результат не заставил себя ждать.
— Как интересно! Как интересно! — я взлетаю и падаю на волнах оргазма.
Ольга, чавкая, глотает сперму Филиппа Модестовича и прыгает в бассейн. Волна мочи окатывает меня.
— Я был в шоке, — сказал Бершензон, — когда первый раз мальчики прочитали мои мысли. Я даже хотел их убить, но я не изверг, я не могу убивать детей.
— Это благородное занятие скромный учитель предложил мне, — сказал Филипп Модестович. — Он сказал мне, ты сам урод и сын урода, а я тебе денег заплачу — двадцать тысяч рублей.
— Я ошибался, прости, — сказал Бершензон.
— Избавить род людской от демонов дело достойное, подумал я, — сказал Филипп Модестович. — Но двадцать тысяч как-то маловато.
— Извини, больше не было, — сказал Бершензон. — Наркотики нынче дороги.
— И как же вы поступили? — Ольга вылезла из бассейна. — Я отсосу у женюлиного мужа, очень мне его хуй понравился.
— Валяй, — сказал Филипп Модестович. — Я придумал противоядие. Когда Игорь и Костя играют в шахматы, они думают только об игре. Все остальное время их надо кормить наркотой и лишь на краткий миг давать возможность прочитать чужие мысли.
— Как просто! — воскликнула я, кончив в сорок седьмой раз. — Я люблю тебя, мой господин!
— Но это еще не всё! — недовольно пробурчал Яков Моисеевич. — Ты все время задвигаешь меня, Филипп.
— Не ссы, дедуля! — расхохотался Филипп Модестович. — Серюнина попка никуда от тебя не денется!
— Вот любишь ты все свести к физиологии, — сказал Бершензон. — Это возрастное, пройдет. Я учитель химии и я изобрел препарат, с помощью которого мальчики внедряют в чужие головы нужные мысли.
— Кажется, это называется зомбирование, — сказал Филипп Модестович. — Вот наглядный пример. Ольга, отползи!
Ольга выпустила из-зо рта член моего мужа и легла рядом с троном.
Сережа встал на четвереньки и захныкал: «Я колобок, я колобок! Я хочу лизать вонючие яйца Бершензона».
— В качестве побочного явления, — сказал Филипп Модестович, — у пациента пробуждаются самые потаенные желания. Например, сокровенным желанием твоего мужа было сделать тебя всенародной блядью. Что и было с блеском исполнено всей честной компанией. Ты рад, Серюня?
— Да, — Сережа первый раз посмотрел на меня. — Очень.
— А какое самое сокровенное желание у меня? — спросила я.
— Ты сейчас сама увидишь, — сказал Филипп Модестович.
На стене загорелся огромный экран. Я возвращаюсь из театра по бульвару, идет теплый майский дождик, я раскрываю зонтик и улыбаюсь прохожим.
— Кто это? — спрашиваю я.
— Это ты, — говорит Филипп Модестович. — Вторым величайшим открытием мальчиков является то, что они могут раздваивать людей. Ты сейчас и здесь и там одновременно.
— И что я буду делать? — я слезаю с хуя Бершензона.
— Не знаю, — говорит Филипп Модестович. — Этого не знает никто.