Север (вой)

тяжёлую быстрой рукой распахнула. Нагота озарила Ивана сияньем, ослепила, и муркина рыжая лилия страсти из-под белизны живота полыхнула огнём. «Ры-ыжая: Не соврал перевозчик,» — восхищённо подумал Иван и услышал, как Мурка ему говорит: «Вот я, Ванечка, видишь? Я не обманула.»

И как будто его разбудил её голос — проснулся Иван и, не различая между явью и сном, уставился дико во мрак. Дверь купе распахнулась — Мурка стояла в проёме, в шубе, но с головой непокрытой, и рыжая грива волос, рассыпаясь, горела во мраке вагонном.

«Годи-ива,» — вслух удивился Иван, не понимая, не чувствуя грани между явью и сном. Да и не было грани! Реальность бредовее сна и сон реальнее яви в тайном сговоре, вместе, плели эту фабулу ночи полярной.

«Вот я, Ванечка, видишь? Я не обманула,» — промолвила Мурка и шубу тяжёлую быстрой рукой распахнула.

У Ивана уж сердце не билось.

Что там было во мраке вагонном меж ними — не знаю. И врать не хочу, и безумному воображенью заглянуть не позволю туда я — за занавес ночи полярной. Я с Иваном в том поезде не был.

Но однажды, блуждая на Севере диком, ночь одну ночевал я в каком-то балке на Повховском месторожденьи. Хозяин-геолог в ночь умыкался на буровую. В одиночестве скучном лежал я на койке, завывания слушая ветра. Взгляд уныло блуждал по предметам чужим м всё возвращался к потрёпанной пухлой тетради на столе. Мне чутьё говорило, что это романтика тайного мысли притаились под ветхою серой обложкой. Бог прости меня, грешного, — потянулся несмелой рукой я к тетради и раскрыл наобум, наудачу. Крупно и ровно вверху страницы был написан заголовок: «Баллада о той, которая дала.» В чтенье я углубился и понял, что что текст-то баллады отношенье имеет прямое к теме воя про Ваню! Привожу его, текст, целиком — без вымарок и исправлений.

Баллада о той, которая дала.

— ---

Какой-то сумасшедший дом!

На этом Севере седом

Престранные дела —

Гордячка юная, притом

Красотка с ярко-алым ртом,

И вдруг — ему дала.

Куда теперь ему бежать —

Забиться под кровать?

В каком углу её прижать

И нежно целовать?

Вы спросите: «Зачем бежать?»

И я отвечу: «Как же, б: дь!

На этом Севере седом

Гоморра просто и Содом —

Уж-жасные дела!

Она начальника — ка-азла! —

Наложницей была.»

Он старый хрыч, горелый блин,

В мохер разряженный павлин —

Ж-жестокий армянин.

Он обо всём осведомлён,

От лютой злобы раскалён,

Изменой страшной поражён —

Грозит им, бля, ножом!

Он им готовит сто разлук —

Он посылает тёмных слуг,

Продажных лютых сук.

Вот их кругом уж стерегут.

Куда глаза, они бегут.

Но от ревнивого врага

Спасает их пурга.

Забытый маленький вокзал —

Для них спасение одно.

А ветер, верный пёс, лизал

Дороги полотно.

Из мрака поезд выползал,

Как длинное пятно.

Полярная звереет ночь —

На шее ремешком.

В такую ночь — стакан и прочь —

Забыться б портвешком.

Сквозь ночь плывут они вдвоём.

В вагоне тёмном путевом —

То стук колёс, то тишина,

Их шёпотом полна.

А ночь темна, как бред, темна,

(То стук колёс, то тишина)

И семенем его пьяна

Неверная она.

Роман полярный — и потом

Расскажут лирики о том,

Как плыли прочь они вдвоём

За неба окоём.

Как речь лилась, как сеть плелась,

И как в любви она клялась —

В вагоне тёмном путевом,

В коленно-локтевом.

Напрасно злился старый бес,

Напрасно ахал он: «Вай-вай!»

И