начинает двигать своим тазом ему навстречу, а Женя, на сей раз остро ощутив не только горячую влажность, но и некоторую тесноту её влагалища, уже чувствует прилив животворной эссенции в свои причиндалы... Ещё несколько энергичных толчков, и эта эссенция словно из спринцовки начинает выпрыскиваться, а сам он, сотрясаемый судорогами, замирает, безжизненно повиснув над нею.
— Доволен? — интересуется она, распластавшись под его тяжестью на подоконнике и положив одну из щёк на скрещенные локти, но продолжая встречные движения тазом.
— А ты? — в свою очередь спрашивает он и целует её в шею под затылком. — Почему глаза закрыла и не следишь за обстановкой?
— Размечталась.
— О чём, если не секрет?
— Может всё же рискнуть и впустить тебя к себе на часок-другой?
— Прекрасная мысль, да вот только запоздалая... Видишь в какое состояние ты меня привела?
— Не вижу, но чувствую... Может ты знаешь, что делать? Я постараюсь...
— Да ты и так, вижу, стараешься... И всё же мой боец норовит сбежать с поля сражения... Чтобы придать ему новые силы, потребуется немало времени. Ты готова предоставить мне душ и дать соснуть часик-другой, чтобы мы могли бы использовать его снова по прямому назначению?
— Это было бы прекрасно... Но мысль о возможном возвращении мужа не даёт мне покоя... Да вон, кажется, и он идёт, лёгок на помине... Быстрей наверх! И сиди там тихо!... А я бегу домой...
Женя в спешке покидает её, застёгивается и устремляется по ступенькам наверх. Слышит, как хлопает дверь, а вслед за этим чьи-то шаги — не женские, тяжёлые, мужские... Дверь снова хлопает... Подождав минуту-другую, Женя крадучись спускается вниз, выходит на улицу и поворачивает по направлению к своему дому. Ему снова везёт: едва он начинает переходить Сталинскую, как видит зелёный огонёк. Такси!
— На Амурскую! — велит он, протискиваясь на заднее сиденье. — До Пограничной!
И, закрывая глаза, тут же впадает в дрёму, вновь возвращаясь на пустынный берег Татарского пролива в Красногорске.