Девятое марта

в нее вовнутрь — через взгляд, через руки, которые мяли ее, голую, так, будто имели на это право...

— Ты видишь? А? Раскрой же глаза, дурбецало дурошлепское... Чего хрюкаешь?

— Смешно ругаетесь...

— А хочется не смешно. Иди сюда.

Он вдруг поволок ее за руку в комнату, усадил на колени, взял обеими руками за щеки и развернул лицом к себе:

— Ну? Чувырло розовое... Поняло или нет?

Лора вдруг поняла, что это за чувство: она была сильно возбуждена. Зверски, до звона в ушах.

Это было очень странно — понимать такое.

— Поняла-поняла... На секс разводите, да?

— Вот еще! — Иван Иваныч вдруг встал, стряхнув с себя Лору. — Нужны мне всякие пигалицы, которые не понимают, что им подарила природа... Иди в душ, да будем спать. Уже утро.

— Спать?

— На разных кроватях, Лора, на разных. Пока не почуешь свою силу — не буду приставать к тебе, и не проси. Вот, — Иван Иваныч добыл огромную, как мешок, футболку с Миком Джаггером, — это тебе вместо ночнушки. Как раз до колен...

Он отвел Лору в душ. Ванна была доверху наполнена водой.

— Можешь плюхаться: вода чистая. Так-с, — он быстро схватил что-то, что лежало на краю ванной, и спрятал в карман. — Вроде все. Постелю тебе, сам лягу и закроюсь — хозяйнуй без меня. Усе? Спокойной ночи, Лора из Бангалора.

Он пристально посмотрел на нее, заставив покраснеть до ключиц, и вышел.

Какое-то время Лора стояла, переваривая все, что было.

Затем закрылась на щеколду, проверила, хорошо ли держит, влезла в теплую воду, включила душ, легла, закрыла глаза — и заурчала от сладких водяных игл, впившихся в пизду...

3.

Чувственные тени, окутавшие ее под утро, сгустились в щекотной кислинке между ног.

Она цвела, как тропический цветок, прорастая прямо из Лориной потаенной плоти, и обволакивала пизду пряной сладостью, от которой хотелось взвиться к небу и нестись, выталкивая ее из себя, как ракета выталкивает сгоревшее топливо... Лоре снилось, что к ней подлетела гигантская бабочка, многоцветная, как клумба, села ей между ног, окунула в нее свой хоботок — и пила ее изнутри, лакала, вылизывала пряную влагу из ее недр, высасывала жадным хоботком...

— Ииеееэээ... — простонала Лора — и, вдруг проснувшись, открыла глаза.

Они видели незнакомую комнату, залитую солнцем, и ничего не понимали.

Сосущее блаженство не отпускало ее. Глянув вниз, Лора увидела вместо бабочки стриженую голову.

— Тифе, — промямлила голова. Цепкие пальцы сжали голые Лорины бедра, и Лора обмякла, не успев дернуться.

Блаженство вдруг залило ее до ушей. Пизда цвела и искрилась, как фейерверк, каждый ее миллиметр набухал влагой — и это было так вкусно, и горячо, и желанно, и ослепительно, что...

— Оооойёйёйииыыы... — выла Лора, катаясь по кровати, как кошка. Бедра ее распахнулись до хруста, чтобы жестокий рот высосал оттуда всю клокочущую сладость...

— Ну, вот и все, — сказали снизу.

Чья-то ладонь шлепнула Лору по бутону, онемевшему от сытости. Бутон громко хлюпнул. — Это мой первый подарок. С восьмым марта, Лора из Бангалора! И — доброе утро!

Иван Иваныч подсел к ней на край, улыбаясь одними глазами, сумасшедшими,