Наказание Сисястика

лицо из ладоней, второй рукой бросил её руки на пол и придавил ногой цепочку наручников. Её мордашка с размазанной по щекам тушью и полустёртой розовой помадой на бледных, бесформенных от побоев губах оказалась в полном моём распоряжении. Я сдерживать себя не стал: хлестал рукой по щекам, по шее, по челюсти снизу, а когда ладонь заболела, схватил плётку и продолжил ею (тут пришлось пыл поумерить, чтоб не оставить шрамов).

— Блядь ты неопытная! — орал я. — Манда подзаборная! Привыкла бомжам в канавах хуи сосать? И ко мне тем же рылом?!! Привести себя в порядок! Немедленно! Привести! Ну же! Ну! Почему не слушаешься?!!

— Так вы... же... меня... не пуска... — рыдала она в голос, а я принялся стегать её огромные нежные груди. Груди отвечали тонкими воплями из её рта и мгновенно багровеющими рубцами по трепетным полушариям, но они так восхиТИТЕльно вздрагивали, что остановиться я не мог.

— Я из тебя, деревенщина, столичную штучку-то сделаю! Еще спасибо говорить станешь! Ещё хуй мне в благодарность отсосёшь! Только я подумаю, давать тебе или нет, потому что ты — пиздоглазая рваная мудоёбища!!!

Запыхавшись, швырнул её, ревущую белугой, на спину:

— Иди личико на ебале рисуй!

Сисястик в беспамятстве схватила валявшийся тут же на полу её собственный клач, и вскочила на ноги, чтоб добраться до зеркала. С воплем ярости я в два прыжка настиг её, схватил за хвост, пинком по ногам швырнул на колени, ткнул личиком в пол:

— Ты охуела?!! Кто позволял вставать с колен?!

В руке откуда-то оказался стек и, вжимая девушку мордашкой в пол, я принялся неистово лупить её по оттопыренной заднице.

— Пизда тупая!!! Сколько тебя учить?! При мне! С коленей! Не вставать! Глаз! Не! Поднимать! Правду! Говорить! Сколько раз повторять?!!

— Простите, Павел Павлович! — визжала она, дёргая руками, чтоб прикрыть жопку, но скованные перед животом, они не могли её спасти. — Простите меня, господин! Я не буду больше! Умоляю! Пощадите меня!

От её криков, на глаза мои совсем упала багровая пелена. Я вскочил, ногой вдавил её голову в пол и с удвоенной яростью принялся хлестать жестким прутом стека прекрасные, круглые, побагровевшие от экзекуции ягодицы и набухшую, трясущую губками пизду.

— Прошмандовкка ёбаная! Шалава защеканская! Будешь ещё хуи по клубам сосать? Отвечай, будешь?!

— Не буду! — вопила она, и вдруг судорожно выпрямила ноги, упала на пол плашмя; впервые за сегодняшний день она не выпячивала попочку — ещё бы, ягодицы не просто побагровели, они уже темнели огромными кровоподтёками. — Не буду больше сосать!

— Неправильный ответ! — ярился я, замахиваясь далеко из-за плеча, наслаждаясь, как каждый удар отдаётся в руке, с восторгом впитывая, как прут тянет за собой нежную кожу девичьей попки. — Ты будешь сосать! Потому что ты — блядь! Отвечай, будешь сосать по клубам?!!

— Буду!!! Буду сосать!!!

Кожа лопнула, брызнула кровь. Это отрезвило меня. Опустив руку со стеком, тяжело дыша, я смотрел, как бордовая струя прихотливо стекает по ягодичке к подрагивающим губкам вульвы. Глубоко вздохнув,