Лучшая доля

проклятое палящее солнце... И больше ничего. Так думал одинокий солдат, бредущий по пыльной, выжженной солнцем улице, его внешний вид был типичен для ветерана этой войны: запыленная форма, видавший виды АК на плече, с рожком перемотанным изолентой, сухое, поджарое телосложение, огрубевшая кожа, своей жесткостью спорящая с наждачной бумагой, обветренное лицо, ровный, белесый шрам через предплечье, похожий на выступающую кость, и упрямый взгляд уставший глаз.

Его звали Иван, бывший инженер гидротехнических сооружений, а сегодня младший сержант мотострелковых войск, волею судьбы и командования выполняющий свой долг в этом полумертвом, разорванном артобстрелами и бомбежками городе. Город вглядывался в него черными провалами окон, усыплял выцветшими под пустынным солнцем витринами, пытался схватить его неряшливыми пальцами завалов — баррикад. Некогда этот город блистал как ограненный алмаз, но это было давно, тогда, когда этот город еще звали Дубай.

Карантинная зона — огороженная часть города, где влачили существование «мирные» жители, то есть те кого не удалось поймать с оружием в руках. Бывший инженер с утра околачивал этот район, потому как произошло ЧП. Пропал некий старлей Милютин из шестого батальона. Что характерно, пропал в «карантине», небось лежит где-нибудь спит с пьяни, а ты бегай — ищи его.

Бордель «Кросавицы», по крайней мере именно такое название было нацарапано на листе металла, который когда то был дорожным знаком. Здесь, вроде бы, видели Милютина. Подобные заведения были не редкостью в карантине, здесь солдат мог за пятишку воды час кувыркаться с «кросавицай», пропустившей через себя до него не меньше роты, а за банку тушенки и пару пачек сухпая зависнуть на всю ночь. С продовольствием в карантине вообще беда.

Иван был не ходок по таким местам, у него имелась «полевая жена» в госпитале, хоть и были подозрения, что она «в браке» с еще парой — тройкой солдат, но все же лучше чем потасканные «гурии». Войдя в главный зал некогда роскошного отеля, ныне потерявшего пять этажей из девяти, сержант выслушал ломаные русские фразы местного «администратора».

— Да, захадил к Мусе, учара, дэвушка снималь, но потом ушоль... Нет, не знаю куда ушоль...

«Зеленке» врать смысла не было, наоборот, если бы он знал, что со стралеем что то случилось то уже был бы в кабинете у особиста и стучал как дятел. После парочки показательных мероприятий нарываться на зачистку «карантина» войсками дурных нет. Да, времена гуманности, толерантности и прав человека остались в далеком, практически сказочном, прошлом.

Для успокоения совести Ваня все же решил проверить помещения. Коридоры, номера, подсобки, комнаты отдыха, кухня. Проходя через спальню «кросавиц», которые по случаю утра спали после рабочей смены, он периферийным зрением выцепил из общей картины нечто ирреальное. Остановился как вкопанный.

На грязном, засаленном топчане, завернутая в какие то обрывки гнилой ткани, пропитанной человеческими выделениями, лежала Аня. Будто почувствовав его взгляд, она открыла глаза. Немая сцена. Каждый из них не знал что сказать. Внятные фразы не могли сформироваться, подхваченные водоворотом обрывочных мыслей и эмоций. Аню было трудно