Остров

вдруг странным образом изменился. Он стал сиплым. Глаза этого невростеника бегали, как заведенные. Волосы, до сих пор аккуратно уложенные, сейчас были растрепаны и торчали в разные стороны.

— Я вас ненавижу! — сипел Хассан, — Я вас всех ненавижу!

— Но, всё же, не можешь без нас обойтись, — возразила я, — Каждый вечер к тебе отправляют одну из девушек. Правда, утром они возвращаются избитыми и еле живыми. Что ты с ними делаешь?

— Замолчи! — заорал Хассан.

— Почему же? — спокойно ответила я, отпив из чашки уже остывший чай, — Что? Не нравится правда?

Хассан вдруг подскочил ко мне и присел на корточки.

— Вот скажи мне, — он схватил меня за плечи, — Почему я терплю твою наглость, а любую другую рабыню я бы придушил, не раздумывая. Почему все тебя любят, все стараются тебе помочь? Что в тебе есть такого, чего я не могу понять? Говори, рабыня!

— Если ты сам не можешь понять, — из последних сил сохраняя спокойствие, ответила я, — Никто тебе не сможет объяснить. И я не смогу, потому что просто не знаю.

— Не знаешь, — грустно повторил Хассан.

— Да, не знаю, — пожала я плечами.

— Значит, нет выхода, — продолжил он, убирая руки с моих плеч, — Значит, мне и дальше придется продолжать то, что я начал.

— Ты болен, — сочувственно сказала я, — Тебе нужен хороший психиатор. Возможно, он сможет тебе помочь.

— К черту этих психиаторов! — отмахнулся Хассан, — Всех к черту!

Убежав в дальний конец комнаты, он уселся на низкий короткий диванчик и, обхватив голову руками, затих. Наступила тишина. Я посмотрела на Хассана и ужаснулась своим собственным мыслям. От властного, уверенного в себе самодура не осталось ничего. Передо мной сидел жалкий беспомощный маленький человек, переполненный собственными страхами, превратившими его в маньяка и завладевшими его сознанием. Неужели он таким был всегда? Неужели никто не мог, а может, не хотел ему помочь?

Я посмотрела на забившегося в угол взлохмаченного молодого человека и с удивлением обнаружила, что та ненависть, которую я совсем недавно испытывала к нему, сменилась самой банальной женской жалостью.

— Господин, — тихо позвала я его.

— Что ты сказала? — встрепенулся Хассан, — Повтори, что ты сказала!

— Господин, — повторила я, опуская глаза.

Он резко встал и подошел ко мне. Я поняла, что допустила ошибку. Этот человек снова стал тем, кем я его считала раньше. Я тихо заплакала.

— Что тебе нужно, рабыня? — надменно взглянув на меня, спросил Хассан.

— Ничего, — ответила я, поднимая голову, — Я думала, тебе плохо.

— Мне? — рассмеялся он, — С чего ты взяла?

— Не знаю, — спокойно ответила я, — Наверное, показалось.

— Я в порядке, — не переставая смеяться, ответил Хассан.

Он снова сел за стол. Его глаза сверлили меня, как два черных буравчика, проникая всё глубже в моё тело, в мою дущу.

— Что уставился? — не выдержав этой пытки, закричала я, — Наслаждаешься своей властью надо мной?

И вновь он вскочил и забегал по комнате. И опять, подлетев ко мне, он опустился передо мной на корточки.

— Хочешь, — сдавленным голосом