вызывали у меня лишь отвращение, как правило. Мне нравилась мягкая, романтическая эротика. От неё возникала приятная истома, вызывающая подспудное мягкое возбуждение, от которого у меня невольно увлажнялись трусики. Сейчас же, перед моими глазами, всё происходило в своей грубой реальности. Мама лежала, раскинув ноги, а между ними были загорелое тело Антония, и я, оцепенев, смотрела на его белые, без загара, крепкие ягодицы, которые двигались, двигались непрерывно и напряжённо. Да, происходящее было развратным действом, и во мне возникла злость на мою мамочку. Я была уверена, что эта сучка соблазнила Антония. Меня поразила та страсть, с которой Антоний сношал мою мать. Понимаешь, я никогда не видела его таким. Я привыкла видеть его уверенным в себе, уравновешенным мужчиной, а сейчас он, судорожно дыша, повторял срывающимся голосом: «Доченька... Доченька!..» и трахал её, трахал, трахал...
Катя покачала головой и взглянула на меня.
— Наверное, трахать свою дочь чрезвычайно приятно?
— Наверное, — согласился я — Наверное. Но я бы не называл это «трахать». Любить. Всё-таки любить.
— Любить эту сучку? Нет, я понимаю, что ты хочешь сказать. Отец испытывает нежность к своей дочери, даже когда совершает с ней половое сношение, и это окрашивает это изначально животное чувство в нечто романтическое и трогательное. Но я наблюдала финал этого акта, когда животная сущность происходящего уже берёт верх, и остаётся только чувственная ебля, которая окрашена в возбуждающий цвет запретного, преступного. Они оба тащились от того, что совершают преступление, и требовали друг от друга подтверждения этого. Все эти «Папа!», «Доченька!»... Шумное, в голос, дыхание, срывающиеся голоса, пошлый и размашистый скрип кровати... Возбуждающая романтика происходящего взяла верх над моими чувствами, и я полностью отдалась ей. Я стала вуайеристкой, подсматривающей запретное. Пальцы сами сжали ноющий отвердевший сосок, я кусала губы, а другая рука уже лезла под колготки, эта рука, услада одинокой девушки, единственная подруга, помогающая усилить наслаждение от воображаемого. Увы, только воображаемого! Неожиданно, на месте мамы я представила себя, как я лежу под дедушкой, полностью подчинившись его желаниям, его мужской силе. В это мгновение я понимала маму, отдающуюся своему отцу. Я просто была ею. И мой палец сновал между губ моей писечки, и я едва сдерживала собственный крик в такт стонам совокупляющихся. Затем я увидела, как кончает мужчина в последней попытке продлить акт и не в силах сопротивляться нахлынувшему наслаждению, как резко усилились удары бёдер дедушки о бёдра мамы, как тон сдавленно стонет, а его член исторгает струи отцовской спермы во влагалище своей дочери. Они ещё не замерли в сумерках своего оргазма, как я крадучись, выскользнула из квартиры, неслышно закрыв замок трясущимися руками.
— Представляю, как тебя это потрясло. Вот так ты и стала нимфеткой?
— Не пошли, пожалуйста... Моя мать — сучка, всего лишь похотливая сучка, которая испытывает только физическое и нравственное... Нет, безнравственное наслаждение. Она не любила дедушку, ей была нужна только голая ебля, в то время как тот