делает массаж стопы. Прямо как в «Криминальном чтиве».
— О, пани не нужно напрягаться! Я сам, я сам.
Продавец, пыхтя, принялся пристраивать чёрную туфельку на Катину ножку. Его рука уже лежала гораздо выше туфельки, на уровне икры... Ещё выше, уже под коленом... Толстый, ничуть не таясь, трогал ноги моей жены!
— Прямо по ноге, прекрасная пани, прямо по ноге! Создана для пани!
Словно любуясь, как сидит туфелька по ноге, он отвёл Катину ногу в сторону, Но смотрел он, точнее, пытался заглянуть, моей жене под юбку. Вторую туфлю он надевал, практически тычась толстой красной рожей в Катины колени. Катя посмотрела на меня с иронической улыбкой.
— Сколько стоят туфли, пан? — спросила Катя.
Армянин сидел, задумчиво пялясь на ножки жены. Я заметил, что Катя постепенно разводит колени, в то время как толстяк не отрывает взгляд от Катиных ног и ловит нужный ракурс, чтобы заглянуть под юбку.
— Две ты... Тысяча девятьсот крон, пани...
— Не уступит ли пан ещё?
Картины колени раскрывались всё шире, и я думаю, что теперь в таинственном тёмном сумраке между мягко мерцающих женских бёдер, он мог разглядеть неясно, призывно мерцающий треугольничек белых трусиков. Он достал из кармана платочек, вытер вспотевший лоб и панически оглянулся на меня. Я стоял с индифферентным выражением на лице, и тот снова погрузился в созерцание прелестей прекрасной клиентки.
— Это настоящая Италия, пани! Тысяча восемьсот крон...
— Пан так добр! — вкрадчиво произнесла Катя.
Она наклонилась вперёд и потрепал толстяка по волосам.
— Возможно, пан подумает ещё... Эта Италия мне так идёт... — Катя перешла на страстный шёпот.
Она сгребла его за волосы и потянула к себе, одновременно поднимая юбку. Продавец засопел, прижавшись лицом к Катиным бёдрам. Его слюнявые полные губы двигались, целуя нежную кожу.
— Пани... Тысяча семьсот, — пропыхтел он.
Его ноздри раздувались, вдыхая дурманящий запах вагины, только что истекавшей страстью в половом акте.
— Пан хочет писечку? Тысяча пятьсот.
— — Тысяча... Пятьсот... — подтвердил хозяин.
Он пыхтел, сопел, он чмокал губами и языком как поросёнок, уткнувшись в Катину промежность. Изящная ножка Кати в лакированной туфельке лежала у него на спине. Другая ножка с не до конца снятыми трусиками отставлена, Катя откинулась назад, опираясь спиной о стену, её глаза томно прикрыты, сквозит усталая привлекательная улыбка. Пыхтит и возится толстый поросёнок у неё между ног.
— О, пани... Пани Катарина... — глухо бормочет он.
— Если пан уступит за пятьсот, то пан может...
Катин голос звучит соблазнительно. Толстый армянин резво вскакивает.
— Пятьсот, пани... Пятьсот! Пятьсот!..
Его башмаки летят в сторону, под штанами топорщатся мятые трусы. Подпрыгивает маленький обрезанный член. Свой пиджак с платочком в кармане он бросает на пол.
— Сюда, пани, сюда... ПрОшу, пани...
Катя ложится на пиджак, а толстый лезет на неё.
— Эй, приятель! Не так быстро! — говорю я голосом Чака Норриса.
Армянин, стоя раком, оглядывается в панике. Я протягиваю ему пакетик с презервативом. Он пытается разорвать его, но пакетик выпадывает из трясущихся рук.
— Милый, помоги пану! — лениво протягивает Катя — Ну, ты