Нереида и сатир

Ее звали Киссэ. Георгий встретил ее на одном из бесчисленных островков Эгейского моря, где отдыхал дикарем.

Остров был маленьким, как наперсток, и весь состоял из меловых скал, слепяще-белых, как ледники. Они тонули в густо-синем море и таком же небе. Солнце прожигало синеву насквозь, и от белого огня, опрокинутого в море и в небо, кружилась голова.

Каждый рассвет Георгий спрашивал себя, не сходит ли он с ума, и каждый закат смотрел на тонущее солнце, сидя на скалах, которые делались рыжими, как желчь. Три дня назад он толкался в метро, ел чебуреки, работал, бегал, ругался, но здесь все это было менее правдоподобно, чем Одиссей и сирены. Здесь был мир соли, плотной синевы и огня, голубого по утрам, белого в полдень и красного на закате.

... Она объявилась на третий день. Георгий купался голышом, а она подглядывала за ним, думая, что ее не видно. Любопытные глаза буравили его так, что он вдруг застеснялся. Атлет, завсегдатай спортзалов, Георгий вдруг прочувствовал силу своего тела, и это было странное чувство, пьяное и зябкое, как море, если прыгнуть в него с жары. Минут пять он решался окликнуть хозяйку любопытных глаз — но вместо того вдруг бросился в волны и нырнул.

Он плавал долго, с силой рассекая воду, а когда вернулся, глаз уже не было. Но назавтра они появились снова. Они настойчиво рассматривали голого Георгия, и он наконец решился:

— Хэй! Иди сюда!

«Ну и что, что я голый?», — убеждал он себя. «Интересно, она говорит по-английски? А если нет? Голый мужик зовет к себе... вот кошмар!» — думал пунцовый Георгий.

Девушка оказалась черноволосой, черноглазой и красивой до неправдоподобия.

Это была чистая античная красота, соразмерная и тонкая, как с древних амфор, но живая, теплая, и немножко еще незрелая. «Нимфа» — думал Георгий, — «или наяда. Черт подери — три тыщи лет прошло, а девушки здесь, как при Гомере с Эврипидом, или как их там...»

На ней были не хитон и сандалии, как полагается нимфам, а белая футболка с Миком Джаггером и синие купальные трусики. На ступнях ее не было ничего, кроме корки подсохшей глины.

— Чего ты там? Прячешься. Давай плавать, — сообщил ей Георгий, проклиная себя за деревянный голос, за жуткий инглиш и за все на свете.

— Я не прячусь. Я сижу. Просто так, — ответила нимфа. Она здорово стеснялась, как и Георгий.

— Чего сидишь? Жарко. Такая хорошая вода.  — О да! Так жарко!  — В Греции всегда жарко. В Греции очень-очень горячее солнце.  — О да, очень горячее!

Беседа потихоньку налаживалась.

— ... Хочешь в воду? Со мной? — О! Хочу! Очень-очень хочу! Но... — Ты не умеешь плавать? — Умею. Но... — Что? — Но я не имею... как сказать это? Ну... Только футболка.  — Ну и что?  — Но...

Вид ее, когда она снимала футболку, нельзя описать: такой сумасшедшинки Георгий не видел ни в одних глазах. У него тут же набухло внизу, и он присел на корточки.

— И все? Раздевайся