Смущая небеса — 2

ревность и глухое отчаянье. Позже, глядя во вконец разочарованную физиономию Малика, он, хохоча, признавался в том, что дело в этот раз чуть было не дошло до секса, но он, храня в сердце святой образ друга, в последний момент дал дёру по веревочной лестнице в окне! Малик натянуто улыбался его вычурным байкам, испытывая при этом назойливую боль в подреберье. Его удивляло, как его друг легко, почти играючи, симулирует влюбленность сразу в большое количество лиц. Свои чувства он считал подлинными и глубокими, полными драматизма, и его задевало, как просто Гио раскидывается эмоциями и ласковыми словами в отношение тех, кто даже гроша ломанного не стоит. А истинна ли его любовь к Малику? Терзаясь новой порцией сомнений, он едва не забывал о том настоящем Гио, Гио без циничной маски школьной «звезды», который с простодушием ребенка клал голову ему на колени, стоило им остаться наедине, готовил ему кофе с молоком и несуразные бутерброды пугающих размеров, если Малику случалось забрести к нему в гости. А однажды, когда Малик завалился к нему уставший после тренировочных пробежек по осеннему стадиону, Гио отправил его на кухню, а сам, вооружившись щеткой из грубого конского волоса, до кипенной белизны отдраил в ванной его замаранные в слякоти кроссовки. Да, его друг был натурой ускользающей, почти загадочной. И Малик не уставал ломать голову над этим ярким ребусом, сулящим либо вечную любовь, либо вечное страдание.

А. вернулся в первых числах марта. В доме сразу запахло дорогим одеколоном и сигаретами. Немного похудевший, высокий и подтянутый, ворвался он в идиллический мирок, созданный дуэтом матери и сына. Черная водолазка с высоким воротом облегала его развитые мускулы, светло-серые шерстяные брюки облегали длинные ноги, резко впиваясь в крепкие полушария вздернутых ягодиц. Протягивая ему руку для приветствия, Гио испытал щемящее чувство тоски в недрах живота. Теплая и сухая ладонь А. мягко обволакивала его худые пальцы, но едва он попытался выдернуть их, как красивая клешня захлопнулась, сжав фаланги почти до боли. Дядя смотрел ему в глаза с какой-то настойчивой ласковостью, немного грубоватой, свойственной только мужчинам.

— Ну, как ты тут без меня? Ликовал, должно быть?

Гио сдержанно улыбнулся. Он и не хотел этого возвращения, и мечтал о нем душными ночами.

Первый человек, лишивший тебя девственности, навсегда остается в твоей памяти. Эта банальная истина непреложна в человеческой природе. Гио мог любить его или ненавидеть, но оставаться равнодушным — никогда.

— Мы рады, что ты вернулся, — отозвался он, беря из рук А. чемоданы. — Как шли дела? Добился ты своего?

— Я всегда добиваюсь своего, малыш! — ухмыльнулся дядя. — Там, в машине, я оставил коробку с твоим подарком. Заберешь позже.

Гио с недоумением уставился на него. С тех пор, как они стали жить одной семьей, дядя ...ни разу не употребил в обращении с ним ласкового словца, а о персональных сюрпризах и думать не приходилось. А. оплачивал его житье-бытье, и этого в понимании Гио