Смущая небеса — 2

в воздухе.

А., помешивая ложкой давно остывший чай, с бьющимся сердцем наблюдал за наглым лицом племянника. Когда женщина удалилась за чем-то на кухню, он позволил запретным мыслям течь вольно. Парень сидел перед ним, дерзко раскидав ноги, чего раньше себе не позволял. Рубашка, расстегнутая до ямки солнечного сплетения, обнажала гладкую грудь цвета темного меда, взопревшую от горячей еды. Капельки пота выступали на ней, вбирая в себя тусклый свет электрических ламп. А. перевел бесстыдный взгляд на лицо юноши. Густые черные ресницы, слипшиеся от паров сладкого чая, бросали стрельчатые тени на нежные золотистые скулы, бунтарский розовый рот был слегка открыт, припухшая верхняя губа влажно поблескивала.

Кровь зашумела в голове А., едва ожила в его памяти неприличная картинка из прошлого: этот самый рот, сладостно сомкнувшийся вокруг его каменного корня, сочащего вхолостую ценное мужское семя. Незаметно сведя колени, он попытался скрыть стихийно возникшую эрекцию.

Вскоре думы о сорвавшейся сделке и коварстве подкупленного чиновника вытеснили в его мозгу праздные плотские фантазии, и он, не глядя в сторону племянника, быстро допил чай.

— Я прошу прощения, что сорвался, — обратился А. к сестре, когда она, повязав голову косынкой, собирала со стола. — Этот боров Олмириани не пропускает санитарную справку, тянет время...

Начался скучный взрослый разговор, и Гио, нарочито громыхнув стулом, встал из-за стола и направился в свою комнату. А. становился невыносимым. Но странное дело, где-то глубоко, в светонепроницаемых уголках души, эта деспотичная заботливость старшего родственника приносила юноше сладостное удовлетворение. Сам того не понимая, он жаждал занимать в мыслях и действиях А. главное место. Иногда, выполняя очередное распоряжение, отданное А. негромким твердым голосом, он испытывал дразнящее покалывание внизу живота. Спонтанные воспоминания давних дней, вернее, одной жаркой ночи в горах, периодически всплывали в его буйной голове, прерывая дыхание и наполняя кровью непослушное мужское естество. По утрам, замывая на простыне следы мучительных сновидений, он яростно клял себя за порочность. Образ Малика, еще более чистый и уверенный после таких вот ночных фантазий, являлся ему в качестве сурового наказания. Гио с отвращением разглядывал свою смазливую смуглую мордочку в ванном зеркале. Будь проклята природа, наделившая его необузданным темпераментом! Малик — вот настоящий человек! Его эмоции всегда под контролем разума, его доброта и искренняя душевная привязанность превалируют над животной похотью. Да, Малик был стоиком! Сколько раз Гио видел, как тоненькая нить его сопротивления почти разрывалась под давлением естественных физиологических желаний, но всегда какая-то неведомая внутренняя воля успевала перехватить её и повязать морским узлом. Порой, чтобы утешить задетое самолюбие, Гио убеждал себя, что никакая это не сила, а самая обыкновенная трусость, малодушие. Малик так носится со своей девственностью! Он, должно быть, считает делом чести потерять её исключительно с лицом противоположного пола. Его закостеневшие моральные установки, — этот дремучий псевдокодекс настоящего мужчины, — не дают ему покоя! Выходит, целоваться до помутнения глаз в темных закоулках города — это пожалуйста! Легкие эскапады рук под рубашку также не возбраняются!