Сон в морозную ночь

выражением лица. За ней идет операционная сестра — маленькая сухонькая с черными волосами под «каре» в больших очках, марлевой повязке и белом халате. Она проходит между окном и креслом, стараясь не смотреть, но все равно бросает взгляд. Видимо, все понимает. У нее в руках два шприца...

— Платная анестезия или бесплатная? Платная сто... — начинает заученный текст анестезиолог.

Я вежливо улыбаюсь:

— Простите, а чем платная отличается от бесплатной?

— Боже, как я устала! — изрекает врач, глядя на меня с презрением и ненавистью. — Коли ей кетанол, пусть знает... — и отходит к дальнему окну.

Мой доктор ухмыляется, не глядя на нее.

В этот момент операционная сестра берет мою правую руку.

— Ну, и где твои венки? — спрашивает приятным тихим голосом.

— Там были, — улыбаюсь ей в ответ, — вроде, я их никуда не прятала.

Она улыбается мне под повязкой — я вижу это по ее глазам за очками. Затягивает жгут:

— Расслабь руку... Закружится голова — ты просто спи... Колю...

И я растворяюсь...

Меня нет. Есть шум, гул, грохот, ощущение падения, кружения и полета одновременно, будто стоишь на огромной высоте, а вокруг тебя все движется. Всего тоже нет. Есть белое покрывало и коричневые полосы. Нужно следовать за этими полосами. Они извиваются, изгибаются, разбегаются, невозможно уследить ни за всеми сразу, ни за каждой в отдельности. Все меняется, и покрывало уже не белое, а коричневое, и коричневые полосы теряются на нем, уступая место белым...

Сквозь шум прорываются голоса... Где-то рядом люди... Слов не разобрать, голоса не пойми какие — не то женские, не то мужские...

Постепенно возвращается ощущение тела. Онемевшие кончики пальцев, онемевшие губы... медленно поднимаю руки и провожу ими по телу... что это? Я такого не помню... ощущение судорожно сжатых ног и что-то между ними... тряпка... вспоминаю — у них здесь так заведено, когда увозят из операционной, подкладывают тряпку... открываю глаза... выкрашенные мерзкой желтой краской стены... все крутится... закрываю глаза... еще немного...

Голоса становятся отчетливее... женские... говорят двое... слышу отдельные слова... кто-то кому-то предлагает пойти «считать ступеньки»... улыбаюсь — курить собрались... в нашей палате курят двое — девочка двадцати лет на третьем месяце и женщина моих лет с воспалением...

Открывается дверь — оказывается, я не закрыла глаза... входит медсестричка, направляется к моей кровати...

— Вы меня слышите?

— Да... — отвечаю с трудом и почему-то шепотом. Во рту странный вкус и как будто все залеплено слизью...

— Я должна вам сделать два укола...

— Хорошо... только слева...

Она улыбается.

Я поворачиваюсь на правый бок. Первый укол — я его почти не чувствую, будто она вгоняет иглу в замерзший апельсин. Второй разливается болью по ягодице, течет в ногу...

Она накрывает меня одеялом и выходит.

Лечь на спину не могу — больно. Зато я теперь совершенно точно знаю, что у меня есть ноги. Тошнит где-то пониже груди. Значит, там у меня желудок. Тяжесть в голове, головокружение... Гул в ушах стихает и растворяется в обычных больничных звуках.

После операции меня привезли в палату...

— Пить хочешь? — спрашивается девочка с воспалением.

Киваю и пытаюсь дотянуться до