Пекарня

возле пекарихи. Процесс продолжался.

Процесс продолжался три часа. Потом формы пошли тяжёлые, потом очень тяжёлые. Моим лучшим другом стал газированный автомат. Выпиваю стакан, а он тут же выходит из меня потом. Я не успевал! Извивающаяся змея, заполненных тестом форм заполняла стол и лезла, лезла, лезла... Иногда, эти чёртовы формы, падали на пол. Света подбегала ко мне и помогала разбирать завал. Она успевала всё. И не жаловалась.

Поначалу мне было стыдно. Потом это прошло. Я устал. Я никогда в жизни так не уставал. Прошло много лет, но я с уверенностью могу это повторить!

Это не был рай! Это был АД! Ад именно такой, каким его описывают...

Настал обед. Пекарям он полагался сорок пять минут, остальным — пятнадцать.

Ад продолжался... Света попросила меня поменяться местами.

Теперь я не успевал ставить пустые формы. Они не вытаскивались из стопок! Тесто плюхалось на пустой конвейер. Тестомески, смеясь, кричали свою излюбленную шутку:

— Юра опять обосрался!

Девушка молча подбегала ко мне и помогала выставлять или извлекать формы. Дежу с тестом на подъёмник я должен был закатывать один, но мне это не всегда удавалось. Она обычно помогала мне. Света работала за себя и за того парня — за меня, ни разу не проронив ни одного слова, и ни одним взглядом не показав своего недовольства.

До конца смены оставалось часа полтора, и вдруг всё изменилось. Ко мне вернулись силы. Я не промахивался, забыл дорогу к газированному автомату и не подпускал её к подъёмнику. Она впервые улыбнулась, услышав: «Я сам». Но к концу рабочего дня, усталость, снова навалилась на меня...

Наконец, смена закончилась. Я поплёлся домой с твёрдой уверенностью, никогда больше не пересекать ворот пекарни...

Вечером, чуть перекусив, завалился спать...

Звон и грохот... Грохот и звон... Я проснулся... В дверь стучали и звонили. Звонили и стучали. Моё тело болело — от пальцев ног до корней волос. Каждый шаг отдавался сильной болью во всех мышцах... На пороге стоял Сергей.

— Я не пойду...

— Клятву дал?

— Какую? — мы сидели на кухне, пили чай.

— Что твоей ноги больше не будет на пекарне, — усмехнулся он, — слабак, ты. И чё я девчонкам скажу?

— Я и так там вчера опозорился...

— А бригадирша говорила, худенький такой, а держался до последнего. До него здоровый парень был — после обеда сбежал. У меня тоже такое было. Всё болело. И если бы не Мишка. Он зашёл за мной на второй день. Я бы тоже не пошёл.

Я снова пересёк ворота пекарни. Никому до меня не было дела. Никто не смеялся.

Света участливо спросила:

— Болит всё? Не переживай, через полчаса пройдёт! На пустые встанешь?

— На полные.

Через час всё прошло. К обеду я немного устал. Ира-бригадира, усмехнувшись, поинтересовалась:

— Всё ещё хочешь у печки поработать?

— Дня через три — четыре. Ещё не втянулся.

— Смотри, втянешься, потом не вытянешься. Мы тебя тут женим. Не выбрал ещё?

Вошла Света и села напротив.

— Вон Света, смотри, какая деваха. Света, возьмёшь в мужья Юру?

— Возьму. Только пускай