Закон жанра

так больно драло по нервам, что Виктор вдруг охрип. Молча, не глядя на нее, он достал машинку...

Сквозь локоны проглядывали острые клюквинки сосков. Виктора вдруг шибануло, и он ткнулся в пушистое золото, врылся в него мордой, как крот, задевая клюквинки носом и губами.

Мягкая, нежно-податливая грудь пружинила под его напором, как корочка на сметане. Руки его обхватили спину Лии, сползли на ягодицы и стали мять их, губы сами собой всосались в клюквинку, пульсирующую под языком...

Лия заскулила.

— Прости. Не надо было этого делать. — Виктор прокашлялся и включил бритву. Та зажужжала, как шершень. — Ну что? С Богом?..

Он брил ее и плакал вместе с ней. Потом мазал золотистый ежик отвратительной черной бурдой, похожей на ваксу. Лия превратилась вначале в жалостливого мальчишку с оттопыренными ушами, потом в нелепый манекен с нарисованным пробором, и потом, когда Виктор смыл краску — в такого же мальчишку, но только с черным ежиком.

Ее новый образ был неописуемым сочетанием красоты и уродства. Нагота добавляла в этот коктейль убойную дозу чего-то, от чего хотелось выть по-волчьи, грызть зубами дверь и лизать ушастого мальчика с ног до головы, и потом повалить его, жалкого, как мокрая кошка, и...

Сбежав в санузел, Виктор разрядил в унитаз тройную обойму похоти. Трижды вдохнул, высморкался, подставил голову под холодную воду...

Обратно он вышел деловитым бодряком — таким, каким бывал всегда или почти всегда.

Лия стояла перед зеркалом и всхлипывала.

— Кончай хныкать, детка, — сказал Виктор. — Игра начинается. Займемся сейчас твоими руками — и в путь... Плохо, что бинты. Особая примета.

— Не надо бинтов, — сказала Лия — Руки здоровы.

— Как здоровы? Как не надо? Ты...

— Смотрите, — сказала Лия, сдирая бинт.

Виктор хотел поймать ее руку, но не успел. Под бинтом была абсолютно здоровая кожа, такая же, как и везде.

— Охренеть... Нет, все равно надо лечить, Лия, так не делается...

— Не надо. Сами сказали — особые приметы.

Оторопевший Виктор помог ей одеться, косясь на сиськи.

Он готов был поклясться, что те стали еще больше.

— Скажи-ка мне, — говорил он ей по дороге в аэропорт. — Вернее, можешь не говорить, если не хочешь... Я даже знаю, что не захочешь. А ты знаешь, что я у тебя сейчас спрошу, да?

— Наверно, — ответила Лия. — Наверно, знаю.

— Ну, я все равно спрошу... С тобой что-то не так, Лия. Что-то совсем неспроста. Ты знаешь, что я имею в виду, и я не буду подбирать слова. Мы вместе уже четвертый день, но я о тебе ничего не знаю. Знаю, что твои родители погибли, что у тебя нет дома... Почему эти повстанцы дают за твою шкуру 150 штук? Почему нас не могли сцапать? Не хочешь — не говори. Но раз ты со мной — лучше, чтобы я знал...

— Поздно, — сказала Лия. — Что было, то прошло. Все в прошлом.

— Что в прошлом? Что за дамская манера говорить загадками?! Мы не в женском романе, Лия! Роман более чем мужской, и называется он «война». А самое паскудное,