Брак по-американски

главной зоне, горевшей влажной щекоткой. ТАМ уже бешено хотелось прикосновений, и Сью приседала, пытаясь влипнуть бутоном в его руку, — но еще было рано, и Грегори мял липкую кожу, все усиливая прикосновения...

Наконец он оторвался от ее соска, горевшего так, что тот светился в темноте, и шепнул Сью: — Близится время главного Танца. Но пока мы только разминаемся, — и вдруг поцеловал ее в губы коротким, истомно-тянущим поцелуем.

В этот момент палец его проник в клейкую сердцевину и ужалил вовнутрь, в щекотно-беззащитное дно, — одновременно с языком, лизнувшим Сью в ее язык...

Она уже давно хныкала, изнемогая от желания, — и теперь замычала еще громче, содрогнувшись в сладкой конвульсии. Дразня ее, Грегори делал паузы, в которых она сжималась в судорожный ком, ожидающий ласки, и неожиданно жалил ее с двух сторон сразу — в рот и в клитор; и всякий раз жала погружались в нее глубже, и все дольше, и слаще, и щекотней жалили ее, и бедная Сью плакала от зуда, пронзающего ее зеленой дрожью... Наконец жала остались в ней, не выходя наружу, вливая в нее жжение и жар, вынуждая сочиться сладкой солью, как надрезанный плод. Одной рукой Грегори притягивал ее к себе, выцеловывая ей рот до судорог, другой — медленно, плавно массировал клитор по часовой стрелке, постепенно усиливая скорость, нажим и вибрацию.

Все это время он не прекращал танцевать, удерживая Сью в плавном покачивании, с которым слились в едином ритме движения жал, терзающих Сью сверху и снизу. Сью покачивалась, как в дурмане, и громко, надрывно стонала. Она давно уже готова была брызнуть соками, и оргазм рвался из нее, распирал ее огненным пухом, щекотавшим утробу, — но Грегори управлял им, как механик, вертя взад-вперед ручку пара, — и тот клокотал в ней все острей и мучительней, и слаще, переходя в звон в ушах.

Как-то незаметно они оказались у дивана. Вдруг у Сью подкосились ноги, и она шлепнулась горящей попой на холодный бархат.

Жала вышли из нее, бросив ее в полумиллиметре от оргазма; сквозь зеленую пелену доносились слова Грегори — «пришло время главного танца... «; ее мяли и укладывали, как гору липкого воска, — и наконец жала снова впились в нее, благодарно обволакиваясь кричащей плотью, и внутри напряглись, набухли — и лопнули, освобождая долгожданную лавину, которая заструилась по ней густым кипящим медом...

Сью громко выла, запрокинув голову. Лицо ее окаменело в спазме, превратившем его в шаманскую маску, и целовать ее уже было нельзя; Грегори хотел помучить ее еще немного, — но она спустила внезапно и оглушительно, размазавшись вдрызг о его руку, и нужно было действовать.

Быстро подобравшись, он оседлал ее, пристроил таран, куда следует — и медленно, но властно окунул его в долгожданную мякоть, войдя в Сью до упора. Сью задохнулась — то ли от оргазма, то ли от боли, — и захрипела, молотя ногами по дивану; Грегори удержал ее за плечо и стал ритмично разъебывать горящее лоно, хлюпая кровью и соками.

Он вгрызался в нее, шлепал