Из цикла «В отцы годится» №9: Татьяна, милая Татьяна

голосок, настоянный на самых сладких и свежих ароматах тайги. — Разбудила вас, да? Грохочу тут...

В дверях стояла легкая фигурка с авоськами. Полминуты Женя стоял, как столп, потом опомнился и подхватил авоськи, чуть не оторвавшие ему руки.

— Где же ты деньги-то нашла? — спросил он. После вчерашнего в доме было шаром покати.

— А у меня свои, — солидно сказала Таня. — Заработала на станции.

— На какой станции?

— А телефонной. Я там с шестнадцати, как школу кончила. Тетя кормит меня, а я откладываю, откладываю... Ставьте сюда. Еще минуточек двадцать — и завтракать!..

— Татьяна, — хрипло начал Женя.

Горло отчаянно не хотело говорить, и пришлось бросить в атаку всю свою волю порядочного человека...

— Ась?

— Мне надо сказать тебе... Одну очень важную вещь...

(«Не верю!» — гнусавил привычный голос.)

Рыжее чудо-юдо склонило набок свои кудряшки:

— Какую?

— Я... я...

Женя не знал, как это получилось, но его руки вдруг обняли чудо-юдо и прижали к туловищу.

— Тань... Я так рад, что ты у меня есть. Спасибо тебе за это.

Кажется, это было из фильма «Алое солнце любви».

Но чудо-юдо поверило и всхлипывало от благодарности. Наверно, оно не видело этот фильм.

Ехидный Шкварцев говорил, что у Жени теперь появилась дочь, которую можно ебать.

Женя щелкал его по носу, хоть, в общем, это так и было. На него неожиданно взгромоздились обязанности отца: он готовил Таню к поступлению в Бауманку, следил за ее общением и передвижениями по этой кошмарной Москве, где в каждой подворотне сидит по хиппану, запретил ей устраиваться на работу, водил по музеям, театрам и концертам, устраивал ей в фондах Мосфильма индивидуальные киносеансы, ходил с ней на танцы...

Их, кстати, и принимали везде за отца и дочь. На танцах к ним то и дело подходили альфа-самцы и говорили Жене: «Папаша, разреши... «Первое время Таня была в диком восторге, что ее видят с самим Новосальцевым, — но его так донимали автографами и глупыми вопросами, что ее восторг поутих, и Женя стал гримироваться.

Таня оказалась неглупой, в меру начитанной, страстно охочей до учебы. Женины опасения, что им не о чем будет говорить, не оправдались: говорил в основном Женя, а Таня слушала, раскрыв рот, и почти все понимала. В Бауманку она поступила с первого раза, и Женя гордился ее успехами, как настоящий отец; но потом он услышал — «это же дочь самого Евгения Новосальцева!» — и понял, что не умом единым даются ей жизненные барьеры. Таню это смертельно обижало, но потом она так устала всем говорить «не дочь, а жена!» и показывать штамп в паспорте, что смирилась и плюнула. Мужа она называла Евгением Александровичем и только на «вы». Ей было так комфортно, и Женя не спорил.

В любви она была открытой, обжигающей, отчаянно искренней, щедрой и ранимой. Халтура и наигрыш здесь не проходили, — только «театр переживания» самой высокой пробы. Ее любовь наполняла Женю до ушей, прожигала до костей и выматывала, как самые напряженные съемки. Таню нельзя было любить только телом, выключив 

---

Потеря девственности

---

Вернуться назад