Бремя любви

смеясь, говорит Максим. — А про Юрку напиши всю правду...

— Как скажешь, — улыбается Артём.

— Рота! — раздаётся в полумраке голос Юрчика — командира первого отделения. — Напоминаю: малейшее шевеление, и все шевелящиеся поступают в распоряжение дежурного по роте...

Юрчик, говоря это, вопросительно смотрит на Максима, и Макс, всегда готовый пошутить-приколоться, понимает его без слов.

— А если, товарищ сержант... — весело подмигнув Юрчику, Максим заметно повышает голос — говорит так, чтоб его могли слышать лежащие под одеялами будущие солдаты, — если, допустим, перед сном к кому-то вдруг придёт на свидание мадам Брошкина... тьфу ты! мадам Кулакова — придёт, начнёт выменем трясти перед глазами, начнёт завлекающее крутить пред глазами сочной, как персик, попкой... и — что молодому, полному сил парню следует делать тогда?

— Парни остались на гражданке. А здесь армия, и сейчас здесь не парни — здесь будущие солдаты.

— Хорошо. Что будущему солдату следует делать в случае бесцеремонного появления вышеназванной искусительницы?

— Послать её на три буквы! — в тон Максиму отзывается Юрчик, с трудом сдерживая улыбку. — Запахам амоволки не положены!

— Дык... — Макс ёрничает; он — дембель, то есть здесь и сейчас он уже состоявшийся мужчина, а это значит, что он может без всякого ущерба для собственной репутации отпускать в адрес «задротов», лежащих под одеялами, самые двусмысленные шутки. — На три буквы — это понятно... это даже приятно! Но как можно мадам Кулакову туда посылать, если, исполняя предыдущий приказ, нельзя шевелиться? Приказы явно противоречат друг другу, и не всякий законопослушный юзер — будущий солдат — может самостоятельно решить, какой из этих приказов важнее...

Как и следовало ожидать, многие из будущих солдат, лежащих под одеялами, слушают диалог двух сержантов с обострённым вниманием, — в глубине казармы слышится смех.

— Рота, подъём! — тут же, подмигивая Артёму, командует Юрчик. — Строиться в расположении! Форма одежды...

— Изверг, — глядя на Артёма, возмущенно шепчет Максим, кивая головой в сторону Юрчика. — Птенчики только-только, одеялами укрывшись, руки в трусы позасовывали, чтоб по-тихому компенсировать тяготы ратного дня, а он им — «подъём»... маньяк, бля! Скрытый садист!...Ты запомни это, Артём! И об этом тоже, когда книгу свою будешь писать, напиши обязательно — не забудь...

— Болтун ты, Макс — тихо смеётся Артём. — Сами ведь спровоцировали...

— Хм! Если мы что и смоделировали, то сделали это исключительно для того, чтоб тебе для твоей книги был дополнительный материал... цени это, Арт!

Стоя в центре казармы, Юрчик смотрит, как стриженые пацаны, повинуясь его голосу, стремительно соскакивают с коей, как они, толкая друг друга, суетливо натягивают штаны, как, на ходу застёгиваясь, выскакивают, толкая друг друга, в проход, и — глядя на всё это, Юрчик в который раз невольно ловит себя на мысли, что эта неоспоримая власть над телами и душами себе подобных доставляет ему смутное, но вполне осознаваемое удовольствие... может быть, Максим, говоря о «стержне», не так уж и не прав? И еще, глядя на пацанов, повинующихся его голосу, он невольно вспоминает, как точно так же когда-то он сам соскакивал с койки, как волновался, что