Восточная западня. Часть 2

почувствовала к бросившему меня здесь Омару глухую неприязнь я, так долго мысленно оправдывавшая его.

Вожделенное пробуждение.

Филиппинка Джейн помогает мне одеться и красиво укладывает волосы — я готовлюсь к видеосвязи с мамой. — Нет, не плачь! — она вытирает мне слезы. — Красное лицо будет заметно на экране, тебе не разрешат звонить. Ещё слой пудры — и цвет кожи допустимого оттенка. — Мне плохо Джейн... Надежды нет... Как жить?... Кто мне поможет вернуться домой? — вопросы без ответа. — Меня тоже не выпускают. Подозревают, что мы с тобой договорились и я хочу помочь тебе, — шепчет Джейн. — Молодые хозяева злятся и вымещают все на слугах. Бьют, насилуют девушек... Все шепчут, что из-за тебя. Думают, ты поссорила их с отцом, его выбрала вместо них. Я непонимающе смотрю на служанку и, поняв, истерически хохочу; та пытается успокоить меня. Вот оказывается, как со стороны выглядит мое положение: я перебрала всех мужчин семьи, перессорила и остановилась на отце. Хохот переходит в рыдания: хотела бы я получать удовольствие от своей ситуации, да что-то не хочется! Не получается!

Смыв расплывшийся макияж, накладываем свежий и выходим к ожидающему хозяину. С ним фотограф и уже знакомый по видеосвязи переводчик. В разных домашних интерьерах меня фотографируют, я старательно позирую, изображая полное довольство жизнью. Правила разговора прежние: я говорю то, что положено, избегая запретных тем. При малейшем сомнении переводчика разговор прерывается, и возможность последующего откладывается на неопределённый срок. Я враждебно смотрю на довольного собой старика и переводчика; они делают вид, что не заметили. Представление для мамы удается на ура: она трогательно благодарит хозяина, так заботящегося о её дочери. Салман-ага благочестиво кивает головой в ответ и прижимает руку к сердцу в знак ответной благодарности. Он гладит под столом мои колени и пожимает руку. Фото с наряженной белокурой невестой отправляются маме.

Ночью, сидя на моей постели, он раздвигает волосатые ноги и кивает мне вниз: — Возьми его... Погладь... Я устраиваюсь между коленей и руками довожу пенис до по-луэрекции. Он притягивает меня: — А теперь поцелуй его... Хочу войти в тебя... Он вжимает член в моё лицо, и мне ничего не остается, как раскрыть рот. Постаравшись спрятать брезгливость, зажмурив глаза, я долго облизываю полумягкий орган, жидкие заросшие яички, беру его в рот и сосу. Бесконечно тянется время, а старик всё не может. Интересно, он разозлится, если я не смогу возбудить его? А ведь его раздражение опасно! Тогда меня никто не защитит от его гнева! И — прощай призрачная надежда на возвращение домой. А так у меня остаётся хоть небольшой шанс уговорить старого пня. Я удвоила усилия, глубоко засасывая начинающий твердеть пенис; через минуту мужчина уже устраивал меня верхом на бёдрах, сам откидываясь назад. Я осторожно закачалась на не слишком твердом члене, придерживая его руками, чтоб не выскользнул, и аккуратно вставляя обратно. На запрокинутом лице старого сладострастника читалось блаженство, а вот я ничего кроме отвращения не испытывала. Хотелось бы и