вопила, поминала то господа, то мамочку. Как я хотела в эти минуты покинуть собственное тело и куда-нибудь улететь... или превратиться вон в того паучка на стеллаже... Потом мне показалось, что боль остается где-то внизу и немного стихает, как будто вместе с телом погружается в болото... Это я начала терять сознание. Марк заметил это, прекратил на некоторое время избиение и поднес мне к носу пузырек с нашатырём. Я дернула головой, сознание прояснилось. Марк дал мне ещё немного отдохнуть.
— Осталось сорок, — без всякого выражения сказал он.
К этому моменту я уже охрипла и совсем обессилела. Или Марк меня пожалел и бил слабее, или боль начала притупляться. Во время последних сорока ударов я дёргалась и хрипло стонала, сознание опять чуть не покинуло меня, понадобился нашатырь.
Наконец экзекуция была закончена. Самостоятельно одеться и уйти я не могла. Сползла со стола, попыталась сделать несколько шагов, чуть не упала — ноги не слушались... Марк осторожно натянул на меня юбку и блузку, помог обуться. Нижнее бельё и колготки положил мне в сумку. Потом он посадил меня на заднее сидение машины. Сидеть на моей несчастной истерзанной попе я не могла и завалилась на бок.
Марк довёл меня до квартиры и подождал, когда я отопру дверь и войду.
Три дня я пролежала на животе, вставая только выпить воды и в туалет. На попу невозможно было взглянуть без слёз и ужаса — сначала она была вся красная и синяя, а через две недели стала жёлто-зелёная. Конечно же, ни на какое море я не поехала. Приходила в себя, и только к концу отпуска более-менее вернулась к нормальной жизни. Хорошо ещё, что все друзья и родственники думали, что я в отъезде, и не донимали меня ни звонками, ни визитами. Я пыталась не думать, забыть об этом происшествии, но мысли снова и снова возвращались к нему. По ночам мне снился тот гараж, стол и провода в руках Марка, я просыпалась в холодном поту от ужаса. Но иногда я видела другие сны, намного более приятные и, хотя там тоже были мой истязатель, стол и гараж, но просыпалась я в сладкой истоме, долго нежилась в постели и мечтала о том, чего никак не может быть.